Но потом я подумал: а что если эта его обида (за Россию) была искренней? Что если моя книга и в самом деле оскорбила его не как советского, а как русского человека? (Вот тут-то я и пожалел, что порвал и выкинул его письма, не дав себе труда даже толком их прочитать.)

При таком раскладе выходило, что не только в солоухинской, монархической, черносотенной России, но и в той России, которую представлял солоухинский антагонист Бушин, мне тоже не было места.

Получалось точь-в-точь как в грустной эпиграмме Игоря Губермана:

Дело, конечно, было не в Бушине. Бушин — антисемит, всегда был антисемитом.

Я вспомнил, как в те, давние, литинститутские времена он отреагировал на реплику Павла Ивановича Новицкого про Мандельштама. Павел Иванович читал нам курс истории советской литературы. И хотя Мандельштам был тогда неупоминаем, он все-таки уделил ему какое-то — помнится, не такое уж малое — место в своих лекциях. Говорил он о нем как о ярком и значительном явлении в истории российской поэзии, но при этом все-таки дал понять, что карающий меч пролетарского правосудия обрушился на него не зря.

— Мандельштам ненавидел советскую власть, — сказал он. И вдруг добавил: — Несмотря на то, что он был евреем.

— Почему же несмотря? — громко удивился сидящий прямо напротив профессора Бушин.

Смысл этой реплики не вызывал сомнений. Подразумевалось, что Мандельштам ненавидел советскую власть не «несмотря», а именно потому, что он был евреем. Павел Иванович побагровел, но возразить ничего не мог: формально Бушин был прав. В разговоре о причинах чьей-нибудь любви или нелюбви к советской власти правомерен был только классовый подход. При чем тут национальность?

Что говорить! Конечно, он всегда был антисемитом, Володя Бушин. Не зря же еще в институтские времена Гриша Бакланов сгоряча обозвал его однажды фашистом: дело было громкое, и Бакланову тогда крепко досталось.

Да и так ли уж это в конце концов важно, что один из двух старых моих литинститутских товарищей (Солоухин) стал антисемитом монархического толка, а другой (Бушин) ухитрился совместить свой антисемитизм с ленинским пролетарским интернационализмом. Таким совмещением сегодня уже никого не удивишь.

Нет, дело был совсем не в Бушине. И — по правде говоря — совсем даже и не в антисемитизме.

Один мой приятель, человек редкой доброкачественности, да к тому же еще и искренне ко мне расположенный, прочитав мою книжку про Мандельштама, сказал, что книга эта — очень еврейская. Никакого отрицательного смысла он в это определение не вкладывал. Просто констатировал факт.