Борису Захаровичу Шумяцкому светил пост в ЦК партии не ниже заведующего отделом искусств, практически — надзирателя за культурой. Нужен был последний ход — неожиданный и смелый. 13 декабря 1935 года на Всесоюзном совещании высших партийных руководителей Шумяцкий выступил с докладом, обосновав перед членами ЦК целесообразность строительства советского Голливуда — города-мечты, более богатого, чем американский. Выступление Шумяцкого произвело впечатление на Сталина. После доклада он сразу потребовал план строительства. Шумяцкий был готов к такому повороту событий, оперативно подав все необходимые бумаги.

На докладной записке Шумяцкого Сталин начеркал единым махом: «Почему на побережье?» Это означало согласие. Борис Захарович ловко сыграл на гигантомании Сталина. Он привел такой аргумент, против которого Хозяин не мог устоять: возможность хоть в чем-то обогнать Америку. Идефикс Сталина. Киногород, при наличии бесконечно дешевой рабочей силы, мог быть построен за два года. Можно было лепить в два раза больше кинофильмов. Шумяцкий заручился поддержкой Орджоникидзе, который курировал промышленность и энергетику. Без его поддержки затевать строительство было бессмысленно.

Сталин приказал Шумяцкому самому выяснить, в чем дело. Шумяцкий моментально распорядился о собственной командировке в Голливуд в сопровождении двух верных товарищей. Режиссера-чекиста Фридриха Марковича Эрмлера и помешанного на всем американском оператора Александрова — Владимира Соломоновича Нильсена, который почему-то называл себя Владимиром Семеновичем. Рассказ об этой поездке — отдельная эпопея.

Троица вылетела в Голливуд. Они приземлились на маленьком аэродроме, прилетев туда на самолете, похожем на сигару. У трапа их встречала машина. Новых гостей Америки очень интересовали американские студии. У Нильсена буквально горели глаза — он очутился в стране своей фантазии. Из всей троицы он единственный говорил по-английски. И ему же одному захотелось запечатлеть все на пленку. В дорогу он взял с собой одну из первых ручных кинокамер «Айко». Он еще не приладился к ней, и поэтому при съемке рука дрожала. Глазок камеры все время заглядывался на женщин, залезал под юбки, как завороженный следил за американскими автомобилями, сновавшими взад и вперед по бархатному асфальту, как будто обшаривали или щупали женское тело, в роли которого выступала благодатная американская земля. Нильсен упирался зрачком камеры в верхушки высотных домов, в яркие огни рекламы. Их возили по всем голливудским киностудиям. Глазок камеры подобострастно смотрел только на Шумяцкого. Маленького Эрмлера видно не было. Он повесил себе на шею фотоаппарат и безостановочно щелкал виды Голливуда. Маленький наивный дурак. Увидев у гостиницы негра-швейцара, он подбежал к нему и начал горячо трясти руку — негр смотрел на белого как на идиота. Он не знал, что это игра в интернационал.