Увы, выжившие в своих интервью нигде не называют фамилии других женщин-медиков, и я поэтому не могу рассказать подробнее ни о них самих, ни о том, как они помогали узникам в тех бесчеловечных условиях.

Линда Райх Бредер (№ 1173) давала показания как минимум на двух судах против эсэсовцев. На первом, который проходил в 1969 году в Вене, подсудимыми выступали Франц Вунш и Отто Граф. Во время того процесса возникла напряженность между бывшими узницами-израильтянками, поскольку Гелена Цитрон, которая к тому времени давно вышла замуж и сменила в Израиле имя на Ципору Тегори, полетела в Вену свидетельствовать на стороне защиты Вунша.

«Я ей этого не простила», – отмечает Этта Циммершпиц Нойман (№ 1756). Эдита рассказывает, что Гелена очень боялась обвинений в коллаборационизме и высылки из Израиля, это был один из главных ее страхов. Линда наверняка знала, что Гелена прилетела выступить на венском процессе, но в интервью для Фонда Шоа она об этом не упоминает.

И Вунша, и Графа признали невиновными. «Это были садисты, – говорит Линда. – Я в суде все рассказала, и другие свидетели тоже. Но это ни на что не повлияло… Их отпустили. Они так и не сели в тюрьму. Все миллионы, которые они вытащили из Аушвица, – они все это переправили в Вену. Они наняли с десяток адвокатов, и их не посадили».

Через 20 лет – когда Линда в Германии давала показания против еще одного бывшего эсэсовца, Готфрида Вайсе, – все прошло по-другому. Узники прозвали его «Вильгельм Телль»: он любил практиковаться в стрельбе, поставив пустые консервные банки на головы и плечи маленьких мальчиков. Сбив банки, он стрелял мальчику в голову. Одно такое убийство Линда видела собственными глазами, и она была среди тех девушек, на чьих глазах Вайсе насадил на штык венгерского ребенка, которому одна из работниц «Канады» бросила воду, а потом расстрелял каждую десятую узницу в стоявшей по стойке «смирно» шеренге.

«Это было что-то несусветное, – рассказывает мне Даша Графиль, дочь Линды. – Телекамеры, репортеры, даже старшеклассники пришли послушать мамино выступление». Обвиняемый «производил впечатление богатого промышленника – ни за что не подумаешь, что он убивал людей».

Линда волновалась, что все закончится так же, как с Вуншем и Графом. Заседание суда началось с того, что Линду – как и тогда в Вене – мурыжили три или четыре часа. Судья и адвокаты засыпáли ее бесчисленными вопросами, но дело-то в том, что она знала об Аушвице больше, чем любой другой из присутствующих в зале. «Я помню все [sic], что случилось 52 года назад, а вчерашний день не помню и вряд ли смогу сказать, что ела на обед». У нее было мрачное чувство юмора.