Мэри Ирвин, его женщина, была как-то связана с его кузенами – семья прежде всего, очень, я полагаю, по-лайдоновски. Прошло почти тридцать лет со смерти моей матери, и у меня никогда не было обид на подруг отца. Я понимал, что он всего лишь человек, но мне никогда не нравилась эта конкретная женщина, потому что я полагал, что у нее очень плохой характер. Она была очень напористой и подлой. Проблемы начались, когда она заявила: «Теперь я твоя мама!» Представляете?! «Я взрослый человек, я много всего сделал. За кого ты меня принимаешь, за гребаного идиота?» Я думаю, она надеялась, что именно она была настоящей любовью всей его жизни, а не просто какой-то старой бабой, с которой спишь, когда состаришься. Это то, что делают ирландцы, и я уверен, что то же самое происходит везде – когда ты стар, не умирай в одиночестве!

Мой отец никогда особо со мной не разговаривал, но он руководил мной хорошо и, я бы сказал, подрывно, без оглядки на авторитеты. Как я уже говорил, позже в жизни мы очень сблизились. За два года до его смерти я заявил в интервью, что он был одним из моих лучших друзей, поэтому для меня еще более шокирующим стало то, как он умер, почему он умер и как сильно я по нему скучал. Это разрывало мое сердце на части. Я не думал, что это вызовет у меня такую реакцию, но все случилось именно так.

Когда он умер, я немедленно вылетел в Лондон и отправился прямо к моему брату Джимми. Я так переутомился, что заснул прямо на диване. Я чувствовал себя ужасно из-за этого, потому что знал, что Кэти, жена Джимми, любила свой диван, а я не мылся пару дней. А потом я вернулся домой, в наш дом в Фулхэме, поставил стул посреди комнаты и просто попытался поговорить с отцом. «Привет, папа, бла-бла-бла». Что бы ты ни делал.

Я никогда не чувствовал, чтобы они возвращались, люди, которых ты любишь. Они не возвращаются к тебе – они ушли. С этим так трудно справиться. То же самое и с твоими врагами: когда они уходят, ты по ним скучаешь. Невозможно быть обычным человеком и, не кривя душу, сказать, что это не так.

Я говорил вам: «Я вижу всякие штуки». Речь никогда не шла о конкретных людях, скорее, об энергиях, чувствах, которые ты улавливаешь. Но в случае с моим отцом я знал, что он ушел, его энергии больше не было рядом, и это было настолько сильное ощущение одиночества, пожалуй, самое сильное – с тех пор, как умерла мама. Я просто сидел на стуле в гостиной. Я намеренно выдвинул его прямо на середину комнаты – почти театрально, я полагаю. Я собирался поставить пластинки и включить музыку, я установил систему, но я не смог до нее добраться. Так что я просидел в тишине целую вечность – позже я узнал, что прошло около восемнадцати часов. Мой брат Джимми приехал и забрал меня. Он сказал: «Я знаю, что ты делаешь, впусти нас!» И он был совершенно прав.