— Ну что, пошли?

— Пошли, — сказала Галя.

И они втроем зашагали по ухабистой проселочной дороге.

1970

Перевод К. Григорьева.

НОС

НОС

Анатолию Петрицкому

Этот невысокий, худощавенький человечек в плаще, словно сшитом из жести, все время стоял на палубе и смотрел в воду, едва не перевисая всем телом через борт.

— Честно говоря, совесть грызет меня по сей день, — произнес Горбенко, глядя в иллюминатор. — Но я терпеть не могу этаких безвольных иисусиков, отступающих перед малейшим препятствием, вместо того чтобы поднять ногу и переступить через него, как через камушек!

У меня тоже неспокойно шевельнулась совесть, когда я посмотрел на этого человечка. С огромным чемоданом в руке и тяжелым узлом на тщедушных плечах, он прибежал вчера на пристань за минуту до отплытия парохода, а когда, мокрый и запыхавшийся, постучал в нашу каюту, оказалось, что произошло недоразумение — касса продала и ему, и нам билеты на одни и те же места. Человек не возмутился, а только прищелкнул языком, сокрушенно покачал головой, — дескать, ай-ай-ай, — и покорно вышел, приняв чью-то возмутительную ошибку за неотвратимый приговор всемогущей судьбы. И вот теперь он стоял на палубе и тупо смотрел на пенистую воду, которая словно шарахалась от огромных колес, безжалостно хлопавших по ней своими черпаками.

— Ну хоть бы слово сказал! Хоть бы попробовал как-то отстоять свое право! — возмущался Горбенко, чуть ли не с презрением посматривая на человека в жестяном плаще. — Ведь приоритет-то был за ним: я же видел — его билеты куплены по предварительному заказу, то есть получены несколько дней назад, а мы с вами купили свои на пристани перед самым отплытием!

— Почему же вы не уступили место, коли так? — засмеялся я.

— «Почему не уступил»! Потому что и у меня есть билет. Да и с какой стати? Он не инвалид и не больной, просто… размазня…