Усилия, потребовавшиеся каудильо, чтобы хоть как-то примириться с развалом империи и нереализованными внутренними амбициями, довели Франко до крайности. Потеря Марокко бросила вызов целостности его личности и представлению о себе как об отце нации. Это поражение разом уничтожило едва ли не главную идеологическую составляющую его режима, заключавшуюся в неистребимом желании отомстить за позорную потерю Кубы в 1898 году, а блестящие победы, одержанные «африканцами» в не столь давнем прошлом, потеряли свое величие и всякий смысл. Впоследствии Франко пришлось расстаться с любимым отрядом марокканских охранников — самым наглядным символом его королевских амбиций, а также террора, на котором держался весь режим каудильо. И таким образом, представление генералиссимуса о себе как о современном Сиде, ведущем свой народ к триумфу империализма, превратилось в бессмысленную фантазию. Будучи человеком прагматичным и гибким, Франко, проанализировав это символичное поражение, впал в глубокую депрессию. Он больше не мог ни притворяться, ни лгать даже самому себе, что потеря Марокко не касалась его лично. И хотя на публике Франко выглядел спокойным и невозмутимым, это страшное унижение вызвало первые симптомы неизлечимой болезни: застывший взгляд, дрожь в руках, эмоциональную и умственную прострацию, которые позже превратятся в болезнь Паркинсона. Озабоченный состоянием Франко, Пакон стал замечать, что во время семейных обедов каудильо часто сидел в полном молчании и, уставившись в пустоту, рассеянно жевал зубочистки.

Пока потрясенный Франко, пребывая в депрессии, предавался воспоминаниям и размышлениям о прошлом, испанское общество двигалось совершенно в другом направлении. Небольшой поток туристов, который к 1960 году превратился в настоящую лавину, неумолимо открывал для испанцев безбрежные границы политической и сексуальной свободы. Эмиграция испанских рабочих на север, в Западную Европу, в поисках работы, появление транснациональных компаний, влияние, оказываемое новыми источниками информации, такими как кино, газеты и особенно телевидение, — все это постепенно стало разрушать международную изоляцию Испании и эмбарго на новости, наложенное на страну еще с 1939 года. Еще в 1951 году в угоду переменам, происходящим в обществе, министерство образования (контролируемое католической церковью) передало цензуру в ведение новоиспеченного министерства информации и туризма, но она по-прежнему оставалась такой же жесткой, как и прежде. А осознав всю мощь влияния и эффективности телевидения в качестве источника пропаганды, режим поместил телевещание в еще более жесткие рамки, чем кино и театр. Однако, невзирая на постоянный контроль, телевидение стало настоящим окном в мир.