Для меня невыносимо осквернение памяти о Лидии. Эти снобы из Блумсбери оказались несправедливы к ней и едва упоминают ее в своей переписке. Я с нетерпением жду биографии, которая воздала бы должное моей подруге. Пусть же эти несколько строк засвидетельствуют хоть малую толику того признания, какого она достойна.
Я многим обязана Лидии. Прежде всего – моим первым (и единственным) драматическим театральным опытом. Сама-то она играла во многих пьесах в Соединенных Штатах – где, полагаю, ее выпиравший русский акцент вызывал сенсацию. Однажды в 1919 году Дж. М. Барри, с которым она поддерживала такие тесные платонические отношения, что в обществе могла усесться к нему на колени, предложил ей роль балерины в пьесе по его роману «Правда о русских танцорах». Не то чтобы Барри имел какое-то особое пристрастие к фуэте и круговому движению ногой, но «Русские балеты» были в моде, и он тоже увлекся танцорами, и особенно танцовщицами, а больше всего Лидией. Шестидесятилетний автор «Питера Пэна» и балерина, которой едва исполнилось тридцать, оба коротышки, импульсивные и с рожицами юных шалунов, испытывали ребяческую страсть к фантазии и детским розыгрышам; они были совершенно неспособны отличать мечты от реальности, испытывали животный страх перед ответственными должностными лицами и упорно отказывались становиться взрослыми. Мы с Генри звали их «Лютен и Мютина».[88]
«Правда о русских танцорах» рассказывала о повседневной жизни этих «необыкновенных» существ, о том, как они привыкли питаться, путешествовать, любить, и даже умирать… Репетиции уже начались, как вдруг Лидия, то ли по всегдашней взбалмошности, то ли чтобы повидаться с мужем (тогда им был какой-то итальянец или, кажется, русский генерал), исчезла бесследно, не оставив адреса. Поскольку время шло, а она не подавала никаких признаков жизни – хотя ее видели в высшем свете в Венеции, – Барри и предложил в срочном порядке разучить роль мне; это была роль без слов, но требовавшая навыков мимики и танца, ибо, как выразился автор, «высказываться тут нужно пальцами ног». Вот как получилось, что в спектакле на музыку Арнольда Бэкса и в «нео-бакстовских» декорациях Пола Нэша я вместо моей подруги сыграла прекрасную Увулу, ради меня получившую иное имя: Кариссима.
Лидия ничуть не дулась на меня за это, даже наоборот. Я спасла положение. Кроме того, исполнять роль, предназначенную другой, – это уже стало моей натурой. Думаю, я уже достаточно рассказала о том, как эта способность послужила мне в долгой карьере.
Премьера состоялась в лондонском «Колизеуме» 15 марта 1920 года и прошла с умеренным успехом. «Правда о русских танцорах» шедевром не была и на афишах продержалась недолго. Барри сотни раз изменял текст, на репетициях капризничал, но что за беда – меня это лишь очень забавляло. Такое сотрудничество сблизило нас еще больше, и Барри по моей просьбе написал предисловие к английскому переводу «Моей жизни». Лидию он уже ласково называл Амалией Лулу[89] – ну а теперь и меня не преминул окрестить Томми или Феей Динь-Дин, ведь так звали героиню его «Питера Пэна». Уже не помню, кто из нас заслужил прозвище Капитан Крюк. Во всяком случае не Генри, которого Барри обожал и называл, как все близкие, – Бенджи. Когда в 1962 году в Соединенных Штатах переиздавали «Правду о русских танцорах», я с превеликим удовольствием написала введение.