Вячеслав Мещеряков:

Цой заснул, скорее всего, за рулем. Так бывает со многими. Слухи о убийстве и самоубийстве я отметаю, он был популярен, его даже пели в кабаке в Сочи, как сегодня Стаса Михайлова поют. Вряд ли его песни были угрожающе политические. Кстати, в то, что Талькова убили по политическим соображениям, я тоже не верю. Помню, в Сочи был прикол, когда какой-то грузин пел «Группу крови» Цоя и «Я хочу быть с тобой» Бутусова с акцентом, я даже еще подумал: «Ну дожили…».

Леонид Ладыженский:

Жалко, конечно, Витю, но помню, что тогда, когда узнал, что он разбился… Первая мысль была – «я же говорил, не лезь в мещанство: машины, контракты, слава… облегчают путь на погост…». Я жил этой жизнью только до 1985-го, потом пятилетка без меня… Видимо, был не очень полезен. Я Витьку очень ценил как поэта, но в то время мы все считали себя «Великими». Короче, я не относился к нему как к идолу и по сей день не люблю канонизаций.

Дмитрий Шагин, художник:

Я был в том месте, где погиб Витя, мы туда специально потом поехали. Абсолютно пустынное шоссе, ощущение, что там никогда никто не ездит. А тем более рано утром, когда он ехал. И столкнуться в этом месте практически невозможно. Правда, действительно крутой поворот, и кто едет из-за перекрестка, не видно. Но все равно мистика.

Марина Смирнова:

Как-то нужно развеять этот миф. Он просто устал. Абсолютно простая такая человеческая смерть. Просто уставший человек сел за руль рано утром.

Инна Николаевна Голубева:

Сегодня Белишкин ходит и рассказывает всем по секрету, что был у экстрасенса в Киеве и тот сказал ему, что Цоя погубил продюсер. Я ему всегда на это говорила: «Но вы же тоже продюсер!» – «Нет, ну что вы, я же не продюсер…».