— Нет, ваших пока не ставим. Вот если бы вы синтетическую пьесу написали…

— Какую, какую?! — удивленно перебил Горький.

— Синтетическую. Чтоб все в ней было: песни, стихи, спортивные игры и физкультурные пантомимы.

Теперь Горький не слушал, а вовсю смеялся, да так задорно, что лицо его как-то сразу помолодело, глаза заблестели.

— Екатерина Павловна! — обратился он к жене. — Где у меня платок? До слез ведь рассмешили. Нет, почтеннейшие, синтетические пьесы я писать еще не мастак. Да и поздно, поди, учиться.

— Ничего не поздно, — заметил Саша. — Послушали бы вы наши прямые обращения со сцены к зрителям…

— А это что такое? — пытаясь сгладить наступившую неловкость, спросил Горький.

— Это — прямое обращение актера к зрителям с публицистическим монологом на злободневную тему, — солидно вставил Коля Дементьев, заведующий агитпропом МК ВЛКСМ.

— У нас и свои композиторы есть. Исаак Дунаевский, например. А в Ленинградском ТРАМе Дима Шостакович музыку к спектаклям сочиняет.

— Дунаевский, Шостакович? — задумался Горький. — Нет, не знаю таких. Не слыхал!

— Это ничего, что вы их не знаете. Они молодые еще, начинающие. Алексей Максимович, пойдемте с нами, а?

В тот вечер Горький перед косаревским напором не устоял.

Спектакль ТРАМа ему не понравился. А неугомонный Косарев тотчас же затащил писателя в клуб имени Кухмистерова на встречу с молодыми рабкорами.

— Алексей Максимович, о чем нам лучше писать: о плохом или о хорошем? И чего вы у нас больше заметили: недостатков?

— Я по природе своей к произнесению речей не приспособлен, — начал Горький свое выступление перед корреспондентами. — Я вам лучше прочту. — И он начал читать один из своих последних рассказов о старой России.

Саша зачарованный слушал глуховатый бас писателя. Образы горьковских героев были удивительно яркими. Саше даже показалось, что они выпуклые. А Горький, читая, к тому же как бы лепил их еще и пальцами и рисовал ими картины прошлого.

— А у вас, товарищи, не должно быть страха перед жизнью, страха, порождаемого неуверенностью в себе. Да у вас его и нет. — Горький посмотрел в сторону Косарева и улыбнулся ему заговорщически. — Вы, видевшие лишь мещанина, вспугнутого революцией, стали что-то очень часто жаловаться на трудности жизни. А ведь вы не сознаете, что трудно вам жить оттого, что повысились ваши запросы. Вы не сознаете, как много вокруг вас нового и что это новое создаете вы.

Вскоре Горький снова уехал в Италию, а когда в 1931 году вернулся на Родину окончательно, встречи Косарева с Алексеем Максимовичем стали частыми. Чтобы не докучать Горькому, Саша нередко писал ему коротенькие письма, советовался в них, просил у писателя поддержки. И каждый раз такое обращение оборачивалось серьезным уроком для комсомольского руководителя. Вот один из таких примеров. 9 августа 1934 года Косарев отправил ему письмо: