Саша звонил наркому внутренних дел Ежову. Несколько раз пытался связаться со Сталиным. Из приемной Поскребышев отвечал сухо и с генеральным не соединял. «Потребуешься, Сам вызовет…» Ежов обещал разобраться и невнятно что-то говорил об ошибках в газете.
Косарев, никому не доверяя, листал подшивку «Комсомольской правды» и не находил в ней ничего предосудительного. Его внимание мог привлечь только заголовок одной из прошлогодних корреспонденций — «Сын за отца не отвечает»: «Местные власти, — говорилось в ней, — не пускали тов. Тильбу на всесоюзное совещание комбайнеров, потому что он сын кулака. Центральный Комитет партии вызвал Тильбу на совещание. И тогда он заявил: «Хотя я и сын кулака, но буду честно бороться за дело рабочих и крестьян и за построение социализма», — весь зал зааплодировал, а товарищ Сталин бросил реплику: «Сын за отца не отвечает».
И все. Косарев был на этом совещании. Он сидел неподалеку от Сталина и отчетливо слышал эту реплику. Теперь Саша въедливо вчитывался в содержание статьи, как будто анатомировал каждую ее строку. И осеняла пугающая своей жестокостью мысль: «Неужели — за эту статью? Но ведь для газеты установлен порядок: любой материал с упоминанием имени Сталина согласовывать с соответствующими работниками. Что же это — сталинское лицемерие? Или Сталин с тех пор круто изменил мнение, и сын несет ответ за действия родителей?! Но, все равно, при чем тут Володька Бубекин?»
Хотелось верить в то, что происшедшее с ним — ошибка, которая вот-вот будет исправлена, а не то и кричать исступленно: «Неправда! Не может быть того; это — ложь, наговор, навет, клевета!!!»
Но дни шли своей чередой и все тревожнее приносили вести.
Теперь Косарев как можно быстрее сбегал по лестнице своего дома на улице Серафимовича — «дома на набережной» — и мрачно регистрировал увеличивающееся количество опечатанных входных дверей… Имена владельцев таких квартир произносили шепотом и только в доверительной обстановке.
Вспоминалось также, как за месяц до пленума —