По парку они шли молча, прислушиваясь ко все затихающему и затихающему шуму прибоя. На маленькой платформе Курорта в ожидании поезда Кони наконец нарушил молчание. Рассказал Михаилу Матвеевичу последний анекдот про русского крестьянина.

…Словоохотливый и восторженный господин спросил мужичка:

— Ну как, милый, тебе нравится новый режим?

Крестьянин пожал плечами.

— Да что, барин?! Что старый прижим, что новый прижим — одно и то же…

Стасюлевич громко и заразительно смеялся, чем вызвал даже улыбки дожидавшихся поезда дам.

3

Июнь и июль тысяча девятьсот шестого года Анатолий Федорович проводил в сестрорецком Курорте. Это тихое, немноголюдное место на побережье Финского залива пришлось ему по душе. Те же сосны и песчаный пляж, что и в Дуббельне, — даже сыпучие белесые дюны — только нет назойливых старых дев, страдающих зудом литературных сплетен, поменьше перемалывающих позавчерашние новости чиновников. И Петербург рядом. Когда-то он открыл для себя Рижское взморье, Дуббельн, отель «Мариенбад» и не без резона отдавал предпочтение местному штранду перед пляжами Остенде. Потом был Гунгенбург в устье Нарвы. Теперь оказалось, что Курорт ничем не уступает. «Вот так ищем по молодости место, где лучше, а оно оказывается совсем под боком! — подумал тогда Кони. — А может быть, виновата подступающая старость? Она подкидывает аргументы против дальних поездок?»

Была распущена I Дума, свидетелем торжественного открытия которой в Зимнем дворце был Кони.

Стоя тогда среди алого сенаторского строя, он вспомнил слова Валуева, сказанные, правда, по другому поводу: «На расшатанной и колеблющейся почве были расставлены юбилейные декорации…» Большинство в Думе имели кадеты. (Как известно, большевики бойкотировали выборы в I Думу, но впоследствии Ленин признал бойкот ошибкой.)

Чтобы полностью развязать руки правительству, царь распустил на восемь месяцев и Государственный совет. Революционные выступления, хотя и не с таким накалом, как в 1905 году, продолжались. В Кронштадте, Свеаборге и Ревеле поднялись матросы.

Оценивая обстановку, Кони писал в это время о действиях правительства: «Если оно вздумает отделываться одними репрессиями — Россия погибла».

Правительство же, не ослабляя репрессий, подумывало о том, как бы придать власти более либеральный образ…

«В субботу 15 июля 1906 года я был извлечен из моего уединения на морском берегу в Курорте графом Гейденом, который, приехав днем раньше, чем обещал, привлек меня в кружок, состоявший из него, Ермолова, Стаховича, А. И. Гучкова и Н. Н. Львова, обедавших на террасе курзала и обращавших на себя общее внимание. Он сообщил мне потихоньку, что эти лица приехали меня просить занять место министра юстиции в новом кабинете, образуемом Столыпиным после роспуска Думы». Так писал Кони о попытке привлечь его в правительство в очерке «Моя Гефсиманская ночь».