Скупые, отрывочные фразы, записанные Кони в конспекте воспоминаний «Элизиум теней», звучат как убийственный приговор разочаровавшегося и разуверившегося человека. А начиналось все с надежд…

Государственный совет был высшим законодательным органом России. Его называли верхней палатой, имея в виду, что нижней палатой считалась Государственная Дума.

Кони назначили в обновленный Госсовет. В 1906 году Николай II вынужден был подправить «фасад» верхней палаты — половину членов Государственного совета, прежде только «высочайше» назначаемых, стали избирать духовенство, помещики, буржуазия и профессора. Остальных по-прежнему назначал царь.

В «новый» Государственный совет поступали законопроекты после рассмотрения их Думой. Окончательно утверждал законы сам император.

29 октября 1907 года Кони писал одной из своих приятельниц: «В четверг я впервые присутствую в Государственном Совете. Благословите меня на эту деятельность. Приступаю к ней «со страхом божьим и верою», но боюсь, что она никого не удовлетворит».

Мундир члена Государственного совета Анатолий Федорович надел в 63 года. Парадное великолепие золотого шитья, золотых галунов и позументов прекрасно передал И. Е. Репин на своей знаменитой картине «Государственный Совет».

Кони не собирался сидеть в Мариинском дворце со сложенным оружием и проводить время, как многие другие члены Государственного совета, — в тихой дреме и безучастном поднимании рук вместе «с большинством». Он знал, что не стяжает себе лавров, не дождется одобрения «на верху». «Правительство всегда смотрело на меня как на только терпимого в рядах государственных слуг человека, — писал он с горечью Елизавете Алексеевне Нарышкиной в 1906 году, — пользуясь моими дарованиями, и знаниями, и моим тяжким трудом и видя во мне нечто вроде Дон Кихота, который добровольно несет иго чиновника, когда его перо и слово могли бы давно уже, в сфере свободных профессий, открыть ему и полную независимость, и богатство. Оно, в своей близорукости, то думает, что наказывает меня, обходя назначениями и суетными побрякушками, то решается меня награждать, вопреки ясно выраженному мною желанию…».

Но знал он и другое — с трибуны Мариинского дворца далеко слышно. «…Если я заговорю —…к этому прислушается вся Россия…»

С назначением в члены Государственного совета у Кони появляются надежды — в который уже раз! — на то, что его опыт и знания окажутся полезными родине. «…Теперь настала для меня деятельность, на которой я чувствую, что могу быть очень полезен, вступив в наиболее свойственное мне амплуа «резонеров» — в Государственном Совете», — пишет он из Берлина Савиной. И Кони действительно бросается в бой, стремясь способствовать разрешению некоторых острых, давно наболевших вопросов общественной жизни России. Вопросы эти были прежде всего вопросами нравственного порядка — борьба с пьянством, свобода вероисповедания, права женщин, упразднение тотализатора и многие другие, на годы увязшие в заседательной рутине, проблемы. Государственный совет не был для Кони синекурой. Шутя он называл заседания там «каторжными работами на Сахалине у Синего моста».