После одного из очередных выступлений по питейному вопросу, прогуливаясь в перерыве по аванзалу Мариинского дворца, Анатолий Федорович заметил, что к нему, тяжело ступая, большими шагами направляется граф Витте.
С тех пор, как Кони допрашивал Сергея Юльевича по делу о катастрофе царского поезда, прошло много лет. Витте, сделавший блестящую карьеру, при случайных встречах смотрел на Анатолия Федоровича неприязненно. Раскланивался холодно.
«Боится, что я могу рассказать о его поведении на допросе? — строил догадки Анатолий Федорович. — Или замкнулся в гордом одиночестве? Скорбит о былом могуществе».
Потом сомнения у Витте, вероятно, рассеялись — Кони не собирался бросать тень на репутацию этого, по словам Ленина, «министра-маклера» и ворошить давнюю историю. С юношеских лет испытывал он омерзение к любым проявлениям интриганства…
— А я, ваше превосходительство, — без предисловий сказал Сергей Юльевич, — собираюсь возражать вам. Сурово обошлись вы с моим детищем…
— Граф, — начал Кони, — мы должны трезво взглянуть…
— Трезво, трезво! — усмехнулся Витте. — У нас, у стариков, одолеваемых болезнями, это слово в почете. — Он взял Кони под локоток, и они медленно пошагали в сановной толпе среди блеска звезд и переливчатой игры золотого шитья. Маленький прихрамывающий Кони и неуклюжий, грузный Витте составляли довольно живописную пару.
— Если вы не забыли, милостивый государь, винную монополию я ввел в одна тысяча восемьсот девяносто четвертом году. И никто не осмелился возразить, что доход государственной казны с тех пор чрезвычайно увеличился. Чрезвычайно, — повторил граф. — Доход, без которого Россия просто задохнулась бы. Иностранные займы…
— Ваше сиятельство, — не удержался Кони, перебил бывшего премьера, — иностранных займов мы не избежали. Прошлогодние миллиарды франков, я слышал, Россия не без вашего содействия получила?
Витте удовлетворенно кивнул.
— Но мужика успели споить окончательно. Я, ваше сиятельство, справки навел — за годы вашей винополии питейный доход увеличился на сто тридцать три процента. А население?
— Знаю, знаю. На двадцать процентов. Я нынче не более как послушный отставник, но за событиями слежу…
В его голосе Кони почувствовал горечь и вспомнил, как председатель Государственного совета Акимов, пребывая в постоянном страхе, как бы Витте не «преступил за постромки», не сказал чего-нибудь лишнего с трибуны, частенько обрывал его резкими замечаниями и воспрещением говорить на ту или другую тему. А Витте всегда, чуть склонив голову набок, отвечал пе без яда, смиренным голосом: «Слушаюсь!»