Комиссар комиссии Кондратьев…

— Это, вероятно, ошибка, — спокойно сказал Анатолий Федорович. — Советское правительство пригласило меня преподавать в Институте живого слова. Я профессор Петроградского университета. Почетный академик, наконец…

— У вас в руках ордер, гражданин Кони, а сейчас мы сделаем обыск…

Кони пожал плечами:

— Поскольку у вас есть полномочия Чрезвычайного комитета…

— Чрезвычайной комиссии, — поправил его мужчина. — Если у вас будут претензии, вы сможете завтра обратиться к начальству.

— К прокурору? — спросил Анатолий Федорович.

— К руководителю ЧК. К товарищу Каплуну.

Он вынул из портфеля стопку бумаги, оглянулся, ища, куда бы сесть. В некотором сомнении посмотрел на Кони. Тень легкого замешательства пробежала у него по лицу. Кони заметил это, с трудом поднялся с кресла:

— Вы же, наверное, со стола и начнете? Садитесь. Я сам не раз присутствовал при обысках… — прихрамывая, он вышел из-за стола, устроился в кресле.

Старший молча сел на его место.

— У революционеров небось обыски делали, — недобро усмехнувшись, буркнул один из чекистов, невысокий молодой парень с невыразительным, плоским лицом и сердитыми глазами.

— Григорий, — строго сказал старший, — мы сюда не на диспут пришли. Давайте делом заниматься. Начни с книжных шкафов. У вас, гражданин Кони, где документы хранятся? В столе?

— Часть в столе, но все архивы в следующей комнате, — он кивнул на дверь. — Только архивы у меня большие. Пятьдесят лет собирал.

— Ничего, разберемся, — сказал старший и выдвинул один из ящиков стола.

— Когда вы будете разбираться с архивами, — увидите, что имел я дело не с революционерами, а с такими купцами, как Овсянников, с людьми, разворовывавшими казну.

— Царскую казну… — сказал все тот же Григорий. Он открыл дверцу одного из книжных шкафов, но книги не вынимал, рассматривал фотографии, стоявшие в шкафу.

— Это что же, Лев Толстой? — спросил он, недоверчиво вглядываясь в портрет, на котором великий старец сидел рядом с Кони.

— Да, Лев Николаевич, — ответил Кони. — А рядом портрет артистки Марии Гавриловны Савиной.

Но Савина не произвела впечатления на чекиста. Он все рассматривал портрет Толстого.