Досталось и самому Гумилеву, его «Поэме начала» — «…она не может стать в ряд с лучшими достижениями автора и может быть истолкована не как поэма начала, а как поэма конца, или, если угодно, как начала конца». (Заметим в скобках, что слова эти были написаны за несколько месяцев до ареста поэта.)

Николай Степанович Гумилев возмутился. Не за себя. За Ирину Одоевцеву, которая считала себя ученицей поэта. Выяснить, кто скрылся за претенциозным псевдонимом, не составляло большого труда. Автором оказался журналист Эрих Федорович Голлербах.

Через день, встретив Голлербаха в гобеленовой ком нате Дома писателей, взбешенный Гумилев заявил, что статья гнусная и развязная и автор «не джентльмен», поскольку намеренно бросил тень на отношения Гумилева к госпоже Одоевцевой…

— Отныне я не подам вам руки! — бросил он на прощание.

Журналист посчитал себя оскорбленным, обратился в суд чести при Петроградском отделении Всероссийского Союза писателей с просьбой «высказать свое суждение по изложенному… делу». В заявлении Голлербаха было перечислено около десяти пунктов.

Суд чести состоялся под председательством Кони. Кроме Анатолия Федоровича, судьями были А. А. Блок, А. М. Ремизов, В. Д. Комарова и В. С. Миролюбов.

Готовясь к заседанию суда, Кони на обороте стихотворения Одоевцевой записал проект судебного вердикта:

«Суд чести, обсудив спор, возникший между Н. С. Гумилевым и Голтербахом… находит,

во 1-х, что нельзя отрицать за писателем свободного сотрудничества… (неразборчиво) и права прекращать не желательный ему знакомства,

во 2-х, что статья Голл[ербаха] по содержанию своему и развязному обращению с разбираемыми авторами представляется не соответствующей с литературными приличиями,

в 3-х, что статья эта ввиду сделанных автором ссылок на отдельные места стихотворения Гумилева, могла возбудить в последнем справедливое возмущение и,

в 4-х, что это неудовольствие не давало, однако, оснований Гумилеву, оценивая статью Голл[ербаха], употреблять крайне резкие и оскорбительные отзывы о личности Голлербаха»[52].

Анатолию Федоровичу пришлось писать еще и Председателю Чрезвычайной следственной комиссии Бакаеву. Сотрудница Управления Мария Карловна Олям была специально командирована Петроградским Советом рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов «по делу об отобрании вещей у почетного академика А. Ф. Кони», прежде чем на папке «Дела о реквизиции у Кони» 20 марта 1920 года появилась резолюция: «Архив. Дело прекратить».

Удивительно! Эта переписка, имеющая отношение к одному из грустных эпизодов в жизни Кони, в то же время неопровержимым образом свидетельствует о том, каким авторитетом он пользовался в годы Советской власти. Своеобразное доказательство от противного!