Этот внутренний инстинкт — и есть предчувствие той Миссии, которую Ольге суждено исполнить. Когда сама история выбирает человека из мутного потока времени и ведет его, несет, как песчинку, как щепку, и нет воли, чтобы изменить этот ход. Фатализм? Нет, метафизика истории. Именно это и произошло с Берггольц.

В декабре в Ленинграде отключили электричество, перестала работать канализация. Люди в Ленинграде вели себя по-разному. Потому что близость смерти и голод слизывают с человека тысячелетия цивилизации, обнажая его натуру до дна, выталкивая на поверхность всё низменное, тяжелое, грязное; вбивая в кружащуюся голову, что человек — не образ и подобие Божие, а всего лишь животное, которое жрет, пьет, сношается, убивает, грабит и насилует. Нет барьеров. И надо было обладать твердой волей и иметь неиссякаемый запас человечности, чтобы не упасть в эту первобытную яму чистого озверения.

Уже осенью начало снижаться количество заявлений о приеме в члены ВКП(б). «Партийные информаторы сообщали, что передовики производства отказывались вступать в комсомол и в кандидаты в члены ВКП(б), опасаясь прихода немцев. Оценивая положение с приемом в партию в Красногвардейском, Ленинском и Московском районах осенью 1941 г., горком ВКП(б) вынужден был констатировать, что на ряде предприятий прием совершенно прекратился»[325]. Настроения в городе были разные, в том числе и упаднические, и пораженческие. Наивно было бы предполагать, что в городе с довоенным населением в 2,5 миллиона человек все бы сплотились, как один. Но массовой паники и протестных настроений все же не было.

Тем не менее «в период с 15 октября по 1 декабря 1941 г. число арестованных за „контрреволюционную деятельность“ Управлением НКВД достигло 957 человек, в том числе была раскрыта 51 „контрреволюционная группа“ общей численностью 148 человек. Несмотря на некоторый средний рост числа арестованных, можно с уверенностью говорить об отсутствии в Ленинграде осенью 1941 г. сколько-нибудь значительного организованного сопротивления власти. В среднем в каждой „группе“ было менее трех человек, а более 800 арестованных никакими „организационными“ узами связаны друг с другом не были.

За то же самое время УНКВД пресекло деятельность 160 преступных групп неполитического характера общей численностью 487 человек, которые занимались бандитизмом, хищениями и спекуляцией. Это почти втрое больше, нежели численность „контрреволюционных“ групп. Всего же за „экономические“ преступления с 15 октября по 1 декабря 1941 г. были арестованы 2523 человека. Таким образом, осенью 1941 г. на одного „политического“ приходилось трое „неполитических“, избравших для себя иной путь борьбы с голодом и трудностями блокады»[326].