Но, наверное, самое важное, что унаследовал Алекс от своего великого деда, – это позиция в искусстве. Светлана Рокуэлл считала это семейным качеством: «В фильмах моего сына вижу историю его жизни. В борьбе героя за честность в искусстве я видела самую главную особенность жизни моего отца, моей собственной и моего сына. Это лейтмотив жизни нашей семьи – честность в искусстве! – пронзительно открылся мне тогда на большом экране. Фильм сына получил приз как "Лучший независимый художественный фильм 1992 года" на фестивале "Сандэнс" в США». Александр Рокуэлл за режиссуру первого художественного фильма «Ленц» получил приз на Берлинском кинофестивале в 1983 году. В настоящее время он международно признанный мастер независимого кино.
Мусоргский не отпускает. «Картинки с выставки», «Три темы»
Мусоргский не отпускает. «Картинки с выставки», «Три темы»
В 1972 году, с 6 мая по 25 июня, в швейцарской галерее «Порт Роль» состоялась выставка трёх гравёров – Алексеева, Флокона и Ерсэна. Почти через год – с 26 по 28 марта 1973 года – художник приглашён в Милан на открытие своей персональной выставки «Маэстро кино и гравюры». Клер писала Сесиль Старр: «Мы уезжаем на неделю в Италию 25 марта, где в Милане будет проходить показ наших фильмов и иллюстраций Алёши».
А 10 августа 1973 года Алексеев получил высокую государственную награду Франции – кавалера ордена Искусств и литературы. На следующий год ему предложили разработать концепцию оформления избирательного бюллетеня на выборах президента Французской республики Жискара д`Эстена.
В этом же году к Алексееву в ателье приходит Михаил Шемякин, впервые познакомившийся с его работами благодаря режиссёру Николаю Акимову. Шемякин вспоминает: «Передо мной предстал седой импозантный мужчина аристократической внешности, говоривший на рафинированном, старом, ещё петербургском языке. От него просто веяло старой Россией! Он очень щепетильно относился к русской речи. С какой въедливостью педанта он меня поправлял, если какое-либо слово или какую-то фразу, по его понятиям, я произносил не так, как говорили "у нас в Петербурге". В нём чувствовалась порода. Трудно было не заметить свойственной его творчеству российской меланхолии. Говорил медленно, чётко, по сути, обдумывая каждую фразу. Большое достоинство – в посадке головы, в движениях рук, даже в том, как он особым образом держал и курил сигарету. Он ставил меня в известность, что посетил мою выставку, когда на ней меня не было: "Я побывал на вашем вернисаже, это очень интересно". Ему действительно был интересен и я сам, и мои работы; всё-таки я был из другого, советского мира. И меня это очень трогало. Это был умнейший, тонкий, интеллигентный и доброжелательный человек! Он не только дал мне разрешение на размещение фото и его графики в моём альманахе "Аполлонъ-77", он был доволен всем альманахом и материалом о себе. Он понял, для чего я издал альманах, отметив, что "Аполлонъ-77" – памятник нонконформистскому движению. Меня поражали его нечеловеческое терпение, трудолюбие и талант. В стенах его необычной мастерской рождался новый мир – мир предкомпьютера и компьютерной графики, изобретённых им перетеканий одной формы в другую, до него невозможных».