В. самом деле, сколько разнообразных людей и в поэме «Кому на Руси жить хорошо», и в «Крестьянских детях», и в сатире «Балет», и в цикле сатир «О погоде», и в «Псовой охоте», и в «Медвежьей охоте», и в поэме «Мороз, Красный нос»! И какое множество толпится людей в одной только сатире «Современники»: фабриканты, министры, откупщики, адвокаты, железнодорожные дельцы, инженеры — целая армия спекулянтов и хищников! Даже заглавия стихотворений пестрят у Некрасова именами различных людей: «Влас», «Калистрат», «Эй, Иван!», «Орина, мать солдатская», «Дедушка Мазай», «Дядюшка Яков», «Катерина», «Княгиня Волконская», «Маша». За разнообразием имен — разнообразие лиц и характеров.

У Фета, например, все человечество всегда где-то там, за стеною, и поэт не хочет вспоминать об «этом торжище, где гам и теснота», — оно мешает ему петь и любить.

Некрасов же всегда среди людей: тут и огородник, и школьник, и мужичок с ноготок, и атаман Кудеяр, и Савелий, богатырь святорусский, и Яким Нагой, и Савва Антихристов, и Оболт-Оболдуев — каждый со своим лицом, со своей биографией, со своей индивидуальной и в то же время типическом речью, и одних он любит, других ненавидит до ярости, потому что, как и всякий революционный поэт, он и любит и ненавидит безмерно:

И хотя он был проникновенный изобразитель родного пейзажа, но пейзаж сам по себе, без этого изобилия людей, пейзаж, не окрашенный человеческим чувством, не выражающий человеческих бед или радостей, для него не существовал совершенно. В его «Зеленом Шуме», который в нашей литературе до сих пор остается самым поэтическим гимном великорусской весне, и липы, и вишневые сады, и березы, и сосны, и клены только для того и шумят, чтобы навеять на несчастного, которому изменила жена, великодушные чувства любви и прощения:

И в «Саше», и в «Рыцаре на час», и в «Унынии», и в поэме «Мороз, Красный нос», и в поэме «Кому на Руси жить хорошо» вся многообразная пейзажная живопись подчинена у него лирике человеческих чувств.

То же и здесь, в «Железной дороге». После первых строф, которые вводят нас в русский бодрящий осенний пейзаж, залитый «лунным сиянием», муки людей, изображенные в дальнейших строфах, кажутся нам по контрасту еще более чудовищными на фоне этой благодатной природы.

Даже в тех некрасовских стихах, где природа занимает наиболее заметное место, фигурирует не «вообще человек», не безликая особь, растворившаяся в хаосе вселенной (какими, например, являются люди в космическом жизнепонимании Тютчева), а человек как участник социальной борьбы, сражающийся на той или другой стороне баррикады. С самой ранней юности весь мир был разделен для него на два враждующих стана: