Некрасов так и поступал в своей поэме: все загадки (за двумя исключениями) он вводил в ее текст уже в разгаданном виде. Вытравляя из них их загадочность, он пользовался ими для прямой характеристики вещей и явлений, которые встречались ему по ходу рассказа.

Существует, например, такая загадка о снеге:

«Летит — молчит, лежит — молчит; когда умрет, тогда ревет».

Загадка эта вся состоит из сказуемых, и тому, кто пытается ее отгадать, нужно найти подлежащее, которое и будет отгадкой. Но у Некрасова подлежащее дано раньше сказуемых: отгадка предваряет загадку, и благодаря этому загадка превращается в прямую характеристику снега:

Таким же образом расшифровал он загадку про мельницу, то есть исключил из нее момент опознания, отгадывания:

И загадку про железный замок:

Точно так же он использовал и загадку про эхо: лишь после того как эхо уже появилось в поэме и было названо несколько раз, Некрасов завершил свое повествование о нем расшифрованным текстом фольклорной загадки:

Словом, всякий раз, когда, по мере развития сюжета, в поэме появляются образы, входящие в репертуар деревенских загадок, Некрасов присоединяет к каждому подобному образу несколько дополнительных строк, заимствованных из разгаданной народной загадки. Так что за каждым предметом закрепляется издавна сложившееся народное представление о нем, выраженное подлинными словами народа, благодаря чему читатель все время остается в сфере народно-поэтического восприятия мира.

Привелось, например, Некрасову упомянуть про топор, и поэт охарактеризовал его словами загадки: