Уходя, он опять обернулся и напомнил:

— Только не цилиндр! Заранее предупреждаю… все провалите…

Я стал работать над этим рисунком и еще над какими-то «темами», подкинутыми им в тот раз… А в голове какое-то желание состязаться с новыми рисовальщиками Европы.

А в эти годы стали проникать к нам книжки с рисунками художников Франции и Германии…

Откуда только доставал их Георгий Семенович Верейский? Но доставал и делился «показом» со своими друзьями.

Бретань глазами Вламинка! Какие черные, вкусные, бархатные пятна в его литографиях… Какая вкусная композиция стен, крыш, углов зданий!

«Арль, страна, тертая чесноком». Прозрачные и острые зарисовки Дюфи…

Немцы-экспрессионисты. Альфред Кубин, Оскар Кокошка! Как же они далеко уехали от своих «доблестных» анатомий, этой чести немецкой живописи!

Впервые увидели некоторые рисунки тростниковым пером Ван Гога. Я, конечно, знал его живопись; приезжая в Москву летом 1920 года, я видел ее в тех же особняках, но уже государственных. «Ночное кафе». «Красные виноградники». «После дождя». Перовые же рисунки были для нас новостью. Письма к брату стали широко известны только в 30-х годах.

Верейский и Воинов сразу стали рисовать тростником, тушью на больших листах энгр.

Тут вот и сказалась разница между мной и ими. Они жили в тех же квартирах, что и в 1913 году… Я — потерял все! Если доставал правдами и кривдами лист настоящей бумаги, то старался выкроить из нее по крайней мере восемь акварелей. Скоростной бег… Один бежит в дырявых валенках, другой в иностранных спортивных туфлях!

Но, по правде сказать, несмотря на бумагу, несмотря на «тростник», купленный в итальянском магазине Дациаро или Аванцо в 1913 г., «этого самого гоговства-ван-гоговства» в работах моих друзей не было. Что-то суховато-прилежное доминировало и у того, и у другого! Боязнь ошибиться! Да и темпераменты мягко-сладенькие! Академизм! Ох, это слово! Как оно сбивает с толку… Академическое издание… Не придерешься! Что-то солидное, достоверное… Зачем употреблять это объемное, как туго набитый чемодан, слово?!

А не лучше ли: «ученический, учебно-педагогический рисунок»?!

Европа сняла шляпу именно перед тем, что ко всему у Ван Гога «придраться» можно было. Именно это и был «Новый день европейского искусства». Я созрел для него… Но надо было рисовать «кепочку»!

Провинция, тихая провинция вроде Тихвина, Подольска… Порхова… «Большой Гребецк»! Но Гребецк фантастический, лунный, голодный и со зданиями гениальных пропорций!

— Давайте, чтобы не хуже! Не хуже, не хуже!

Сначала эти два коротеньких словечка произносились робко, как самоутверждение, самосознание, потом они стали чуть не лозунгом эпохи и приобрели какую-то. угрожающую ядовитость. Эти два словечка, скользкие и быстренькие, преследовали меня даже во сне!