Семья Алексея Николаевича в Самаре была не классическая «графская». Положение его было ложное. Толстые его не принимали. Ко гробу его отца мать и маленького Алешу не допустили… Братья, гвардейские уланы и гусары, с ним не разговаривали и не раскланивались. Графства-то набраться было не у кого… и «царедворства» тоже!

Мать — женщина-героиня… Героиня своего чувства… Ушла от мужа на втором месяце беременности… Бросила троих детей… Все во имя чувства — Анна Каренина — девчонка по сравнению с ней! Писательница-народолюбица, с сильной закваской семидесятых годов, с их хождением в народ. В их семье в Самаре бывал Короленко… Короленко к каждому не пойдет…

Я смотрел… смотрел на этого рыхлого, развалисто мясистого графа, и думал: «Откуда у него все это? Это чутье „что сейчас надо“, чутье „уровня воды“, чутье кому кадить и как кадить! Это „царедворство“ предков ему пригодилось в эпоху „культа“.

Награда — памятник против церкви, где венчались Пушкин и Лев Толстой! Вы довольны, Алексей Николаевич? Бездарно?

Начался суд. Я также вошел в залу. Алексей Николаевич солидно занял председательское место. Не помню подробностей, но суть дела верно схватил Толстой, упомянув о нем на бульваре: на почве „одолжения взаймы“ и забывчивости в смысле „отдачи“ кто-то кого-то оскорбил — не то Мандельштам писателя Б., не то писатель Б. дал пощечину Мандельштаму… Точно припомнить не могу… Но эту-то историю все тогда знали! Кто-нибудь да напомнит… Дело совсем не в этом…

Я сидел рядом с Пильняком… Когда-то, будучи совсем неизвестным писателем, он позировал мне… Поэтому я как старому знакомому показал ему рисунок „За обедом“. „Алешка-то тут у вас совсем пьян!“

Пильняк вкусно произнес слово „Алешка“! Подтекст: „На равной ноге!“

Стали все вдруг замечать, что во время самых исступленных и страстных обвинений друг друга председательствующий стал клевать носом. После обеда, художественных рассказов, блестящих определений Толстой явно жаждал отдыха. А какой же отдых на месте председателя, на которого устремлены все взгляды собравшихся. К тому же в Москве Толстой был редким гостем, многие из писателей его видели впервые!

Начались перешептывания и даже какие-то „хи-хики“!

Как потом утверждали многие… в том числе и Осип Мандельштам, что на суд Толстой пришел пьяным… Нет, он не был пьян… Я единственный человек, которого можно было бы по этому поводу выслушать. По бульвару шли мы ведь вдвоем… Так блестяще не рассказывают о Париже люди, затуманенные алкоголем, он был просто „сыт“, вкусно насыщен! и только!..

Среди разбирательства дела Мандельштам воскликнул: