— Я вообще считаю, что все превращается в какой-то анекдот, когда председательствующий позволяет себе спать во время разбирательства, касающегося чести писателя.

— Что вы, что вы, Осип Эмильевич! Успокойтесь, — вступились за честь Толстого его товарищи судьи!

Толстой встрепенулся и, взяв слово, предложил кончить дело полюбовно и позабыть о случившемся…

После портрета я встречался с Алексеем Николаевичем несколько раз…

— Вам обязательно… обязательно надо сделать портретный рисунок Горького. Это ваш долг! Так и знайте! Пусть там существуют эти… „портреты“… Сакья Муни — каменный гигант… Мудрец — учитель человечества… Рабиндранат Тагор!!! и прочее… А вы сделайте рисунок для нас, для людей, которые его хорошо знают, чтобы нам интересно было на него взглянуть… Русский человек… и с хорошим, своим перцем. У вас хватит вкуса не гоняться за образом Великана! У Серова он… так себе! Угадал в нем чахоточного… Маловато увидел! Ничего не увидел! Звоните, звоните Крючкову, мы с Бабелем ему все уши о вас прожужжали. Вот телефон! (секретный!)

Я звонил… Пока нельзя… Может быть, потом… Звонил пять, шесть, восемь раз…

— Звоните! Звоните… не стесняйтесь, — говорил Толстой, когда я ему сказал, что это безнадежно…

В этом году появились воспоминания Воронского. И он не смог дозвониться… пробиться через Крючкова. А Воронский часами „заседал“ с Горьким… и заседал не один раз…

Где уж мне…

Я не могу не вспомнить свою последнюю встречу с Алексеем Николаевичем.

Конец войны. Антикварный магазин в Столешниковом. Тогда все любители старины называли его у „Верочки“. Это имя приемщицы, продавщицы, эксперта… Около стойки стоит Толстой с молодой женой, Людмилой, или „графиней“, как ее, улыбаясь, называют многие. Кончаловский недавно закончил ее портрет…

Я подхожу, здороваюсь… Несколько незапоминающихся фраз… Супруга Толстого явно меня не замечает… Я не знаменит… Не из высшего общества! Как быстро освоилась она со своим положением, эта дочь скромного провинциального железнодорожника! Алексей Николаевич полон внимания ко мне…

— Да! Но кто же мог купить эту „Батенинскую чашку“? Странно! Кто мог отвалить за нее тысячу рублей! Я была уверена, Верочка, что она у вас еще постоит… Безумные деньги… — говорит молодая жена Алексея Николаевича.

— Но вы бы сказали… я бы оставила за вами!

— Кто же купил ее, наконец? — надув губки, как капризный ребенок, говорит жена писателя.

— Ну, к нам тут чуть не каждый день ходит английский полковник в полной форме. Фамилии его я, конечно, не знаю, прекрасно говорит по-русски! Любые деньги за русскую старину платит…