В нижней части этой башни, в самом ее фундаменте, находились уборная и умывальная, куда по одному водили под охраной (один солдат) арестованных. Самая уборная, когда в ней никого не было, не охранялась, и в нее можно было проникнуть со двора.

На этом я и построил свой план, который сообщил товарищам из ревельской организации, и они полностью его одобрили. План этот заключался в том, что в условленное с Ильей время один из нас должен забраться в уборную и ждать там его прихода – солдат обычно оставался снаружи у дверей и в самую уборную не заходил. Затем он должен быстро переодеться в платье Ильи, дать ему свое платье и вернуться в камеру с солдатом вместо Ильи, а Илья в это время в переодетом виде должен был выйти из башни «Толстая Маргарита» и, не торопясь, присоединиться к товарищу, который будет его на площади дожидаться; за углом будет свой извозчик, и они отправятся на приготовленную квартиру. Главная трудность этого плана, конечно, заключалась в подмене Ильи – тот, кто его заменит, должен на него, насколько возможно, походить; положение, правда, несколько облегчалось тем, что на лестнице «Маргариты» было плохое освещение. Весь этот план в деталях был разработан и, как мне казалось, имел шансы на успех.

Когда я сообщил товарищам все подробности этого плана, один из них с энтузиазмом заявил, что он предлагает себя для подмены Бунакова. На это я сухо и безапелляционным тоном начальника заявил, что об этом не может быть и речи. «Вопрос этот уже решен – Бунакова заменю я».

И я даже показал присутствующим приготовленный мною парик, который я достал через Марию Карстен. Илья был одного возраста и роста со мной, но был темнее меня, кожа лица его была более смуглая, гуще и чернее были усы, волосы на голове черные и густые. Парик я уже подстриг, чтобы он походил на волосы Ильи; с собой, кроме того, я должен был иметь жженую пробку и уголь, чтобы вымазать себе лицо и начернить усы; я считался также с тем, что Илья будет небритый, так что под него будет легче подделаться. Наконец, я рассчитывал на темную лестницу «Маргариты» и был убежден, что, зная походку Ильи и его внешность, я смогу ввести в заблуждение солдата, который будет сначала провожать до уборной Илью, а после уборной – меня. Дома я уже пробовал перед зеркалом парик, мазал углем физиономию, и мне казалось, что из меня получался неплохой Бунаков! Товарищи ввиду безапелляционности моего тона возражать не решились.

Я чувствовал себя на большом подъеме. Наконец-то я сумею показать Амалии на деле, на что я способен ради любви к ней – лучшего случая в моей жизни никогда больше не будет! И я уже с упоением рисовал себе сцену суда: я откажусь от защиты, открыто выскажу свои революционные взгляды и брошу в лицо своим судьям мою ненависть и мое презрение.