В Александровскую пересыльную тюрьму наша партия прибыла в мае. Нашу партию выгрузили, не доезжая до Иркутска, на станции Тельма, где оказалась этапная тюрьма. Там мы переночевали, а затем в один переход дошли до места назначения, до Александровской пересыльной тюрьмы. Стояла хорошая весенняя погода, и дорогу эту мы сделали легко.

Как и все другие сибирские тюрьмы, Александровская пересыльная была со всех сторон окружена «палями». Так назывались глубоко врытые стойком в землю высокие бревна, скрепленные сверху деревянными планками и наверху заостренные, – получалась таким образом высокая неприступная стена. Это и называлось «паль». «Пали» характерны были не только для сибирских тюрем, но и вообще для всех первых построек, которые воздвигали казаки при завоевании Сибири, – это были своего рода маленькие крепости, которые так и назывались «крепостцы» или «острожки», укрепленные военные пункты, которые казаки воздвигали против враждебных сибирских племен, среди которых они продвигались вперед – на восток и на север. Вероятно, такие же «пали», или заборы, воздвигали при продвижении на Запад и американцы в начале и середине XVIII столетия, постепенно отвоевывая землю у индейцев – так называемые блокгаузы. Эти деревянные «пали» придавали сибирским тюрьмам очень характерный вид.

В нашей партии было около десятка политических, и нас поместили в барак, где мы уже застали других политических ссыльных, ждавших очередной отправки в Якутскую область. Теперь нас тут скопилось около 50 человек, но мы должны были ждать новых ссыльных, пока всех ссыльных, предназначенных к отправке в Якутскую область – политических и уголовных, – накопится человек 200–300. Когда это произойдет, мы не знали – быть может, нам придется выжидать отправки месяц, быть может, два.

Собравшаяся в этом бараке компания была очень пестра. Здесь были люди с разных концов России – с Юга, с Запада, из Центральной России, с Волги и из Сибири: рабочие, конторщики, приказчики, крестьяне, студенты. По большей части все молодежь в возрасте от 18 до 25 лет, я среди них был одним из старших: мне было уже 26 лет. Всего больше было «акакиев», то есть анархистов-коммунистов, с Юга России – народ довольно-таки неприятный: люди без всяких устоев и твердых убеждений, накипь революции, ее вырождение – по большей части они шли в ссылку за участие в разного рода частных экспроприациях.

Они называли себя политическими, но вернее их следовало бы назвать уголовными. У некоторых в головах была совершенная каша. Помню среди них одного из наиболее крупных анархистов-коммунистов. Это был некий Певзнер-Каменей из Одессы – мы его звали Черная Галка. Это был человек лет 23 от роду, небольшого роста, плотный и крепкий. У него был всегда сумрачный вид, и держался он в стороне от других – среди других «акакиев» пользовался большим влиянием. Этот Певзнер-Каменей был отчаянным донжуаном и постоянно переписывался с девицами из соседнего женского арестантского барака. Одет он был всегда аккуратно и даже изящно, и меня удивляло, что даже в тюремной обстановке брюки у него были всегда тщательно выглажены. У него была своя теория и своя «идеология».