Будущий солдат удобно уселся, направил свой взгляд в окно автобуса. В памяти вставали картины из рассказов отца.

* * *

Фёдор Иосифович отчётливо помнил день, когда он принимал присягу, хотя и минуло уже двадцать восемь лет.

Это было 15 апреля 1940 года.

Невысокий смуглый темноволосый парень с чистым литературным говором с первых дней службы обратил на себя внимание командиров и сослуживцев. Рассудительный, образованный (в те годы окончание семилетки было не таким уж частым явлением на селе). В общении всегда чувствовалась его начитанность, даже житейская мудрость. Последняя, конечно, от пережитого трудного детства (остался круглой сиротой в семинедельном возрасте).

…Весенний апрельский день. Солдат Фёдор Войтенок, чеканя шаг, подходит к месту, где должен был произнести самые важные слова мужчины — защитника Отечества. Он никого не видел вокруг, потому что в этот момент был на высоте, готовый закрыть собой всю родную землю, спасти её от всякой беды.

Это были не просто слова, прочитанные с душой. Они стали его жизнью.

* * *

— Пап, расскажи, как ты в танке горел под Москвой, как замерзал, — часто просили отца старшие сыновья по вечерам.

Год и четыре месяца прослужил Фёдор в армии, когда началась Великая Отечественная война.

«Мне выпала огромная честь, — вспоминал он, — защищать столицу, товарища Сталина».

Отец доставал из сундука в тёмно-зелёном переплёте книгу «И. В. Сталин», открывал нужную страницу, читал и клал на место. Так бывало каждый вечер.

«Зима сорок первого года выдалась морозная и снежная, — рассказывал отец. — Мы хорошо замаскировали свои танки. Мой Т-34 стоял ближе всех к дороге. Появилась колонна немецких танков, следом двигались бронетранспортёры с пехотой. Моей задачей было: ударить по головной машине, подпустив врага поближе.

План удался. Был подбит одновременно и последний танк моим другом Сергеем. Среди немцев началась паника, они стали съезжать с дороги. Правда, что в родном доме и углы помогают. Вот в наших сугробах и засели фашистские танки на днище, став нашей мишенью. Скоро немцы очухались и открыли ответный огонь. У них было больше техники, но нас выручила внезапность. Немецкие танки превращались в пылающие костры. Начался плотный артиллерийский огонь с обеих сторон. Из-за прямых попаданий противника заклинило башню нашего танка, перебило механизм включения скорости.

В этой сложной обстановке наш танк оказался во время затишья между своими и врагами. Ночью мы принялись за ремонт.

„Рус, сдавайся!“ — кричало немецкое радио.

Ещё бы! За пленного советского танкиста немцу полагался десятидневный отпуск домой. Конечно же, хотелось врагу зафиксировать, как русский танкист пал духом и сдаёт Москву. Потому и кричал фашист до хрипоты: „Рус, сдавайся!“.