Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Вскоре после того, как начал свое ученичество, я узнал, что был в списке людей, которых должны были увезти работать в Германию. Там было много разных фабрик, куда посылали людей, – не только оружейных. Кто-то предложил сбежать, но если бы я не появился, они бы просто взяли кого-то другого из Cartier. Лучше уж я, чем тот, у кого дети. Поэтому я изучил карту Германии и спрятал несколько маленьких бриллиантов в чехол для бритвенной кисточки – на случай, если понадобится продать их, чтобы выжить. Перед отъездом был медицинский осмотр. Французский врач, который меня осматривал, сказал: «Картье, Картье, я знаю это имя, вы принадлежите к ювелирной семье?» – «Да, Жак Картье был моим отцом». Позже я узнал, что меня забраковали. Я понятия не имею, что врач написал на моем бланке, но могу только догадываться, что он имел в виду туберкулез или что-то в этом роде. Немцы боялись впустить туберкулез в страну. В любом случае это означало, что я смогу закончить свое ученичество в Париже.
Вскоре после того, как начал свое ученичество, я узнал, что был в списке людей, которых должны были увезти работать в Германию. Там было много разных фабрик, куда посылали людей, – не только оружейных. Кто-то предложил сбежать, но если бы я не появился, они бы просто взяли кого-то другого из Cartier. Лучше уж я, чем тот, у кого дети. Поэтому я изучил карту Германии и спрятал несколько маленьких бриллиантов в чехол для бритвенной кисточки – на случай, если понадобится продать их, чтобы выжить. Перед отъездом был медицинский осмотр. Французский врач, который меня осматривал, сказал: «Картье, Картье, я знаю это имя, вы принадлежите к ювелирной семье?» – «Да, Жак Картье был моим отцом». Позже я узнал, что меня забраковали. Я понятия не имею, что врач написал на моем бланке, но могу только догадываться, что он имел в виду туберкулез или что-то в этом роде. Немцы боялись впустить туберкулез в страну. В любом случае это означало, что я смогу закончить свое ученичество в Париже.
Со временем все больше служащих возвращалось в Париж из лагерей военнопленных. Дизайнер Жорж Реми до Рождества 1943 года был в польском лагере. «Он умирал от голода, мерз и вынужден был выполнять тяжелую работу», – вспоминала семья. Реми, художник, в свободное время творил. Он рисовал все, что видел: товарищей по камере, играющих в карты, часовых на вахте. Реми говорил по-немецки, и некоторые охранники просили его нарисовать их портреты. Но однажды случилась беда. Когда он работал на морозе, одна из тяжелых повозок, которую он и товарищи по несчастью толкали вверх по склону, сорвалась. Еще мгновение, и ему бы раздробило руки, но один из охранников сжалился над талантливым пленником и оттолкнул его. «Этот охранник спас его руки», – вспоминала семья впоследствии. Реми смог использовать свои умелые руки, рисуя эскизы украшений для клиентов – от герцогини Виндзорской до Барбары Хаттон.