Всю жизнь Луи не знал покоя, а иногда чувствовал себя незащищенным. Забота о «чести» едва не привела к смертельной дуэли, но он обладал даром, который позволил ему практически в одиночку совершить революцию в ювелирной отрасли. Порицаемый некогда за то, что его «голова витала в облаках», он чудесным образом смог перенести свои мечты в волшебные творения, его пережившие. «Луи понимал, что такое красота, – писал его внук много позже, – он знал, как передать свои чувства и требования, свою страсть».

С тех пор как умер Альфред, Луи взял на себя роль патриарха семьи, иногда раздражающего, но страстно преданного. С тех волнующих лет, когда бизнес процветал, несмотря на жестокость войны и депрессию, братья полагались на его таланты, искали одобрения, ждали совета. Ныне Пьер остался один. Известие о смерти Луи потрясло его; боль стала особенно острой, потому что не утихло еще горе безвременного ухода Жака. Оба брата ушли в течение одного года. Больше чем братья, они были партнерами по бизнесу, доверенными лицами и учителями друг другу. Вместе они осуществили свою мечту. Теперь Пьеру предстояло реализовывать эту мечту в одиночку.

The New York Times опубликовала некролог на следующий день после смерти Луи, сообщив, что он был «широко известен благодаря своим нововведениям», в частности – «использованию платины для ювелирных оправ, новшества, считавшегося революционным в свое время». Газета вспоминала, что он вышел на пенсию 10 лет назад из-за болезни сердца, а за пару лет до этого переехал в Америку. И был «известен многим американцам, которые ездили в Европу после перемирия и до депрессии и покупали у него драгоценности». Журналист решил подчеркнуть тесную связь Луи с Нью-Йорком, вспомнив выставку персидской миниатюры 1933 года в музее Метрополитен: он «был экспертом по иранскому искусству». Это был довольно короткий некролог: колонка и маленькая фотография Луи. Его творческий гений, безусловно, заслуживал бóльшего, но Америка не была его домом, и он не был там достаточно известен.

Во Франции, на родине, не появилось вообще ничего. Пьер дал понять, что известие о смерти Луи должно остаться в тайне от парижан; только через два месяца команда на Рю де ла Пэ узнает об огромной потере. Возможно, памятуя о цензуре, Маршан писал Пьеру в сентябре, косвенно упоминая о «болезненном событии», которое «опечалило ваших сотрудников», особенно тех, кто имел честь работать с «великим человеком, которого больше нет». После войны тело Луи отправят через океан, в склеп Картье в Версале, и Cartier Paris проведет поминальную службу. Присутствовавшие на церемонии описывали ее как величественное королевское событие, а не как похороны ювелира: торжественная процессия молча остановилась на две минуты у дома 13 по Рю де ла Пэ.