Вернувшись к управлению магазином после свадьбы, Клод столкнулся с упадком экономики. «Покупателей почти не видно, – говорилось в отчете 1957 года, – у публики нет аппетита к красивым камням, которые мы получаем каждый день». В следующем году ситуация ухудшилась, бизнес был «ниже, чем когда-либо»; в мае 1958 года «все так дорого, деньги трудно заработать. Это не имеет смысла, депрессия сбивает цены».

К 1960 году кризис достиг высшей точки: «Деньги становятся совершенно невидимыми». Фондовый рынок, который Жак называл «барометром ювелира», «не оказывал никакого влияния на бизнес», поскольку рос – «несмотря на депрессию и недовольство». Еще более тревожным было опасение «тотальной катастрофы» – при высокой безработице в Америке, сложной экономике и угрозе холодной войны со стороны России (усугубленной успехом кубинской революции годом ранее). На этом фоне даже Пьер почувствовал бы давление. 35-летний Клод, с малым деловым опытом и гордым характером, не позволявшим обращаться за советом к дяде, оказался в трудном положении.

К разочарованию Пьера, семья и дети не сделали племянника более сосредоточенным на работе. Несмотря на спорадические всплески деловой активности, Клод часто уезжал путешествовать и преследовал свои полупрофессиональные спортивные интересы. К этому времени его сотрудники привыкли справляться со своими обязанностями без постоянного надзора. Жюль Гленцер, все еще работавший в свои почти 80 лет, вел внушительный список клиентов, в который входили Мэрилин Монро и Элизабет Тейлор. Но если когда-то он был полон обаяния, то сегодня стал напыщенным и эгоистичным. «Гленцеру нравилось быть там одной из самых высокопоставленных фигур и господствовать над другими, – вспоминал один из коллег. – Он плохо обращался с молодыми сотрудниками». Даже Пьер, который когда-то видел Жюля Гленцера своей правой рукой, уже не был так близок к нему. Он был раздражен самовозвеличивающей статьей в прессе, которую несколько лет назад организовал Гленцер. Вместо того, чтобы придерживаться политики осторожности, проводимой Домом, он сыпал именами нынешних клиентов, что, как считал Пьер, было дурным тоном.

В шоуруме на Пятой авеню выставленные в витринах украшения не отличались от тех, что были в Cartier London и Paris. В течение последних нескольких лет самыми популярными предметами были небольшие броши, которые, как правило, имели цветочную или анималистическую тематику, или подчинялись тем же принципам ар-деко, которыми ранее славился Cartier. В каталоге конца 1959 года были, конечно, и дорогие вещи, но некоторые предметы оказались вполне доступными широкой публике. Часы-конверт из тканого золота (часть браслета открывалась, чтобы показать циферблат) стоили 450 долларов; брошь-цветок с подвижными золотыми лепестками, маленькими рубинами и бриллиантами – 475; рубиново-бирюзовая полосатая золотая брошь в виде ящерицы – 190. Многие клиенты не искали драгоценностей, но предпочитали предметы из серебра: 30-долларовые чашечки для молока и сока «для ребенка», «эмалированные сахарные щипцы». Актуальны были подарки для мужчин: зажимы для галстуков и машинки для обрезания сигар. Кроме того, хорошо шли канцелярские принадлежности Cartier, и Альфред Дюранте оказался занят больше, чем когда-либо.