Пресса меня принимала очень хорошо. Помню одну из статей в какой-то влиятельной газете, там прилично написали обо всех, но написали, что исключительно в моем исполнении звучат строки Шекспира. В англоязычных странах – это наивысшая похвала.

Благодаря своему особому положению, не вступая ни в какие выяснения бытового характера, я честно отрабатывал свой гонорар. В это время в моей московской новой – старой коммунальной квартире шел капитальный ремонт. У меня внутри работал счетчик, допустим, за Меркуцио я получал гонорар около $700. У меня весь спектакль был распределен, я себя просто веселил: эта сцена стоит $150, эта сцена $300, эта сцена $20… Забегая за кулисы, я понимал: «раковина в кухню куплена!» или «кран оплачен!».

Приехали мы в Сиэтл. В афише только «Ромео и Джульетта». Шесть спектаклей. Каждый день, а в какой-то и дважды в день. Объявленной звездой тех гастролей была Н. Ананиашвили, которая выбрала себе в партнеры А. Уварова, на его фоне она смотрелась изящной и легкой. Филин из-за своей отставки, понятное дело, убивался. И вот в Сиэтле он выбил себе первый спектакль, на который обычно приходит пресса. Станцевал. На следующий день, как и полагается, вышла рецензия. Захожу в гримерную, сидит Сергей, чуть не плачет, на столе валяется газета. А там написано, что «божественно танцевала Нина Ананиашвили и ее постоянный партнер – белокурый красавец Андрей Уваров»!

Сиэтл мне запомнился и другой историей. Дирижер там был наш, театральный, а оркестр – сборный, американский, но в нем много русскоговорящих музыкантов было, из эмигрантов. Меня Уланова приучила: «Колечка, выхо́дите на сцену и всегда – поклон зрителю, поклон оркестру и поклон труппе. Три поклона в такой последовательности. Обязательно надо сказать спасибо оркестру и дирижеру…» Я ее завет, как «Отче наш», всю жизнь неизменно исполнял, к тому же каждый раз наклонялся к оркестру и говорил: «Спасибо!»

В Сиэтле 18 июня у меня был последний спектакль. И вот поклоны после II акта «Ромео». Вышли служанки, Тибальт, наконец я. Тут весь оркестр поднялся, и из оркестровой ямы к моим ногам полетели тюльпаны и розы, по цветку от каждого музыканта! Зал всколыхнулся, буря аплодисментов, у других исполнителей ни цветочка… Когда мы зашли за кулисы, я увидел багровое лицо нашего руководителя А. Фадеечева: «Вот иди сам и убирай теперь все!» – «Лёш, ну я же не виноват». – «Ну почему с тобой все время это происходит?» – раздраженно бросил он. Ставка-то не на меня делалась!

На следующий день мы уезжали. Все с «Дон Кихотом» улетали дальше, в Калифорнию, а я в Москву. Из соображений экономии труппу выселили из отеля до спектакля, а меня – нет, я же «151-й», с отдельно оплаченными билетами и номерами. Все в холле цыганским табором злые сидят, а я иду спокойно в свой номер. Вся труппа: «А ты куда?» Я говорю: «В номер». – «А тебя почему не выселили?» – «Не знаю», – соврал я. Хотя я знал прекрасно, почему. Дэвид Иден прислал мне в номер красиво упакованный подарок с цветами. На глазах у всей труппы я пересек холл, сел в персональный лимузин и отбыл в аэропорт.