Но я пошел, провел день потрясающе. Часов шесть бродил по Нотр-Дам, прошел везде, где мог бывать Квазимодо, поднялся и на колокольню, вид оттуда на Париж просто сумасшедший, потом зашел в Музей d’Оrsay. Чудесный октябрьский день. Я смотрел на голубое небо и думал: «Боже, бывает же счастье! Такое счастье!»

20 октября был оркестровый прогон в костюмах. В спектакле есть момент, когда Клавиго и его противник, как петухи, друг друга задирают. От толчка в спину я, как и положено, выпрыгнул, прогнувшись… И вдруг неожиданно поскальзываюсь неловко, нехорошо! Левая нога уходит куда-то вбок, неестественно выворачиваясь назад. Я падаю на нее всем телом, раздается страшный хруст, как будто в полной тишине кто-то разделывает курицу. Через мгновение очнувшись, выправив ногу перед собой, я увидел свою коленную чашечку, неестественно свернутую набок. В шоке, ударом ладони, я вправил ее на место. Оркестр остановился, ко мне в панике из зрительного зала бросились Ролан и Брижит. Вокруг меня, беспомощно сидящего на полу, столпились артисты. Это длилось не более нескольких секунд, я тут же вскочил на ноги: «Все нормально! Это просто случайность!» – и продолжил спектакль. Разбежавшись, я прыгнул, моя толчковая левая нога «сложилась» как карточный домик…

Странно, но я не чувствовал никакой боли. Репетицию остановили помимо моего желания. Я рвался танцевать дальше, мне надо было непременно, ну просто обязательно пройти спектакль до конца, ведь скоро премьера! Лефевр стала уговаривать меня показаться врачу. Я отказывался, она настаивала: «Николя, для моего спокойствия, пожалуйста, прошу тебя, сделай снимок!»

Поехали с Машей Зониной в клинику, мне сделали снимок левого колена. Пока его проявляли, мы пошли в «Café de la Paix», рядом с Опера́. Я с аппетитом съел огромный стейк «Тартар» и попросил красного вина. Так захотелось именно красного вина, с наслаждением выпил бокал. У меня было полное ощущение, что я буду танцевать премьеру.

На следующий день утром встал – колено больше, чем моя голова, отекло страшно. Согнуть ногу я уже не мог, пошли с Машей к доктору со снимком. Тот что-то говорил Маше, Маша переводила, а я все время невпопад спрашивал: «Я танцевать-то буду? Я буду танцевать?» «Он не понимает», – сказала Маша каким-то безжизненным голосом, обращаясь к врачу. А хирурги – они же люди конкретные. «Сейчас», – сказал врач и поставил передо мной большой муляж коленного сустава, где на липучках держались резиновые связки и пластмассовые мениски, и начал у нас на глазах из этого муляжа по очереди все с треском вырывать. Оказалось, что у меня в левом колене уцелела только задняя крестообразная связка и внешний мениск, больше ничего…