– Вы представить себе не можете моё состояние, когда на границе я узнал, что объявлена война, что я попал в последний поезд и что сообщение между Парижем и Москвой прервано. Я готов был выскочить из окна и неведомым путём лететь обратно к вам, в Сен-Люнер, в Париж…
Мы сидели и говорили, говорили без конца. Из театра вышли поздно ночью. Моросил дождь. На улице было пустынно. Стоял густой туман. Но на душе было светло и радостно. Так хорошо мне бывало только в детстве в большие праздники – на Пасху, Рождество, на Троицын день. Я смотрела на заплаканные стёкла фонарей, огоньки мигали трогательно-робко, еле-еле. В мокром тумане ещё долго бродили мы по Спиридоновке взад и вперёд, шагая в ногу. Только я всё время попадала в лужи, а Таиров не попадал, смеялся и называл меня малышом».
Вскоре поздние прогулки по Спиридоновке стали обязательными для пары счастливцев, восходящих звёзд Камерного театра – актрисы Алисы Георгиевны Коонен и режиссёра Александра Яковлевича Таирова. Эти улицы стали их судьбой.
«Известное дело – имажинисты!». В конце 1920 года Сергей Есенин выступал с неказистым номером в цирке. Каждое своё появление на арене (их было четыре) отмечал с приятелями. Застолья оканчивались обычно ночью. Расходились поздно, догорланивая на улице стихи и прозу.
«Известное дело – имажинисты!».Как-то Сергей поделился с Анатолием Мариенгофом и Почём-Солью своими впечатлениями о недавней поездке в Харьков, главным из них было знакомство с Евгенией Лифшиц. Девушка любила поэзию. Посреди маленького круглого двора, сидя на телеге, они говорили о рифме: о преимуществах неполной, о неприличии глагольной, о барабанности составной и приятности усечённой.
Женя глядела на луну, а Есенин – в её библейские глаза; ему нравилось, что слово «рифма» она произносила «рыфма»; и он ласково называл её Рыфмочка. Горланя на всю улицу, Сергей требовал от приятелей, чтобы они подтвердили сходство Рыфмочки с возлюбленной иудейского царя Соломона, прекрасной Суламифью. Мариенгоф поддразнивал приятеля:
– Она прекрасна, как всякая еврейская девушка, только что окончившая в Виннице гимназию и собирающаяся на зубоврачебные курсы в Харьков.
В разгар «дискуссии» раздался пронзительный свисток, и на плохо освещенной улице замелькали фигуры милиционеров. Из груди Есенина вырвалось:
– Облава!
Имея недавний опыт общения со стражами правопорядка (арест агентами ВЧК), Сергей бросился бежать, приятели – за ним. Позади слышались свитки и тяжёлое плюханье сапог. На беду Почём-Соли, у него раскрылся портфель, и из него полетели бумаги, которые он стал судорожно собирать. Есенин и Мариенгоф ждать его не стали и скоро оказались в спасительной тиши Гранатного переулка. Там Сергей забежал в первую же подворотню и забился в какой-то угол. Вскоре пожаловали нежданные гости. Они обыскивали двор, и Сергей слышал чей-то приказ: