В поэме описывался голод 1922 года. В ней изумительно реалистично передавались тончайшие оттенки страданий от этого бедствия. Это было высокое и горестное искусство. Ивнев сравнивал «Погорельщину» с плачем «Сырдома» в осетинском эпосе «Нарты». Клюев читал поэму во многих домах столицы, и везде она производила ошеломляющее впечатление.

Об издании «Погорельщины» не могло быть и речи. Уже в первые месяцы существования советской власти Клюев писал:

В роковые 30-е годы все машинописные экземпляры «Погорельщины» были уничтожены их владельцами, пропала и рукопись. Словом, автор и его поэма канули в безвестность, что стало немалой утратой для отечественной литературы и русской словесности (язык Клюева своеобразен и впитал в себя большой запас лексики Русского Севера и церковно-славянских оборотов.)

Чертовщина на прудах. Осенью 1950 года B. C. Бушин, будущий ас русской журналистики, учился на пятом курсе Литературного института. В тот год там появилась новая преподавательница немецкого языка Н. В. Смирнова – «создание чрезвычайно увлекательное». Поэтому неудивительно, что вскоре после начала занятий Владимир Сергеевич начал провожать преподавательницу до её дома.

Из института шли по Большой Бронной, сворачивали на Малую Бронную, пересекали Спиридоньевский и Малый Козихинский переулки и выходили к Патриаршим прудам. Дом, в котором жила Наталья Владимировна, стоял на углу Ермолаевского и Пионерского (ныне – Малого Патриаршего) переулков. Перед тем как расстаться, преподавательница и её ученик садились на одну из скамеек, стоящих вокруг пруда.

Так случилось и 5 декабря. Было уже темно и безлюдно. Над прудом сверкали разноцветные огни, слышались музыка, невнятный говор и смех катающихся на коньках. Сердце двадцатисемилетнего студента стучало так, что, ему казалось, Наташа слышит его. Владимир взял любимую за плечи, привлёк к себе и впервые поцеловал. Она не отпрянула, не возмутилась, но с укоризной сказала:

– Сегодня День Конституции. Вы не нарушили ни одну из её статей?

– А разве там есть запрет на право целовать красивых женщин? – возразил Владимир.

– Своих – нет запрета, – весьма прозрачно намекнула Наташа.

«Своей» она стала для Бушина через месяц. Жить переехал к ней – в большую коммунальную квартиру многоэтажного старинного дома, стоявшего в ста метрах от пруда. Отношения «молодых» складывались трудно.

Неприятности начались сразу по водворении Владимира Сергеевича у Патриарших прудов. Довольно быстро он заметил, что Наташу тревожат частые телефонные звонки, на которые она что-то невнятно лепетала и с оглядкой вешала трубку телефона, который был закреплён на стене коридора общего пользования. После нескольких таких звонков молодой супруг потребовал объяснений. Под клятвой молчать Наташа сказала, что её домогается Л. П. Берия.