– Николай Алексеевич, – не выдержал Ивнев, – так-то вы не читаете газет? – и вытащил из-под коврика пачку.

Клюев округлил глаза и даже перекрестился. Потом лукаво улыбнулся.

– Это же ты принёс с собой. Я же тебе сказал, что я газет не читаю, – помолчал и поправился: – Не сердись, голубчик. Если не ты, значит, кто-нибудь другой подшутил надо мной.

– Но вы же сами сказали, что я первый утренний гость.

– Как же можно было вчера подкинуть сегодняшние газеты?

Клюева не смутил и этот убийственный аргумент.

– Вчера ребята приходили из редакции. Вот кто-нибудь и подшутил надо мной. Ведь молодёжи что надо? Посмеяться и побалагурить.

Игра в простачка и деревенщину со свиным рылом не мешала (а во многом и способствовала) вхождению в очень высокие сферы людей искусства и политики. Клюева принимали многие знаменитости, и он не оставался в долгу. Великой Обуховой, которую называл «чародейной современницей», посвятил следующие задушевные строки:

Однажды Ивнев стал свидетелем редкого по значительности внимания к Клюеву политиков. Как-то он зашёл к искусствоведу И. А. Анисимову, который жил с сёстрами в центре города, и увидел, что в столовой накрыт огромный стол, уставленный закусками и винами. Он хотел тотчас уйти, но Иван Алексеевич попросил его остаться, сказав, что Клюев будет читать поэму «Погорелыцина».

Ивнев сел около самовара и стал наблюдать за входящими; о незнакомцах осведомлялся у сестёр Анисимова:

– Кто это?

– Норвежский посланник.

– А это?

– Германский поверенный в делах, – шепнула Варвара Алексеевна.

Третий незнакомец оказался послом Франции. Ивнев не выдержал:

– Что это? Дипломатический раут?

Варвара Алексеевна засмеялась.

– Они просто пришли послушать «Погорельщину».

Тогда гость осведомился, знают ли дипломаты русский язык. Оказалось, знают: двое – очень хорошо, один – слабовато.

После чтения поэмы, что Клюев сделал с вдохновением и непревзойдённым мастерством, он вручил каждому из иностранных гостей по экземпляру поэмы «Погорелыцина», отпечатанных на машинке. Русские гости не удосужились попросить её у поэта, о чём многие потом искренне сожалели.