И я Вас, Никандр Михайлович, поздравляю с 1928 годом, увы, уже не девственно новым, ибо я опоздал почти на месяц. Вина в этом не моя, а Рока. По очереди были больны тяжёлой формой французского тифоидного гриппа. Сначала я, потом жена, а потом – и до сих пор – дочка: рекомендую Вам, киноартистка, снимается у Марселя д’Эрбье, я видел на днях просмотр с её участием фильма «Le Diable aux Colur».

Небольшое опоздание всё же не мешает мне пожелать Вам счастья, радостных дней и, главное, здоровья в этом году. Конечно, в Лос-Анджелесе люди и не думают о здоровье, но я сужу по Парижу, который зимами весь чихает, кашляет, страдает ревматизмами и часто мимо моих окон отправляется, лёжа в чёрной колеснице с султанами, на постоянную квартиру.

* * *

Дорогой Никандр Михайлович. Вот уже и апрель в половине. Нет, нет! Я вовсе не собираюсь Вас торопить или надоедать Вам. Со спокойствием древнего спартанца я встречу весть о неудаче нашего предприятия. Но, наверно, Вы сами знаете, как изматывает сердце и нервы ожидание? Тем более что у меня наша кинозатея связана тесно с мечтой поистине невинной. Я уже давно облюбовал себе (по географической карте) городок в Провансе, который называется Cheval blanc. Об этом городишке даже ни один француз, сколько я их ни спрашивал, ни разу в жизни не слыхал. А я знаю, что там меня ждут: тишина, уют, солнце и упорная работа над большим романом «Юнкера». Иззябся я в Париже как последний сукин кот, и голова моя мутится и трещит от эмигрантской болтовни, от газет и от литературного местничества. Вот почему я Вас беспокою, на что прошу не сердиться. Есть ли надежда? У нас как-то всегда выходило, что мы – антиподы – часто писали друг другу одновременно. Итак, жду. Короче не скажешь. Ваш сердечно. А. Куприн.

Дорогой Никандр Михайлович.

Вот уже и апрель в половине. Нет, нет! Я вовсе не собираюсь Вас торопить или надоедать Вам. Со спокойствием древнего спартанца я встречу весть о неудаче нашего предприятия. Но, наверно, Вы сами знаете, как изматывает сердце и нервы ожидание? Тем более что у меня наша кинозатея связана тесно с мечтой поистине невинной. Я уже давно облюбовал себе (по географической карте) городок в Провансе, который называется Cheval blanc. Об этом городишке даже ни один француз, сколько я их ни спрашивал, ни разу в жизни не слыхал. А я знаю, что там меня ждут: тишина, уют, солнце и упорная работа над большим романом «Юнкера».

Иззябся я в Париже как последний сукин кот, и голова моя мутится и трещит от эмигрантской болтовни, от газет и от литературного местничества. Вот почему я Вас беспокою, на что прошу не сердиться. Есть ли надежда?