В 1918–1920 годах Богданов активно участвует в деятельности Пролеткульта, становясь его первым идеологом. В статьях и речах этого времени он развивает свой взгляд на пролетарское искусство, который у него сложился еще до революции. Выработка социалистической пролетарской культуры требует новой науки, новой философии и нового искусства – все сущностные силы человека, приложенные к этим различным культурным областям, призваны служить делу «осуществления мирового организационного идеала»[715]. Пролетарское искусство – одна из идеологий класса, «организационная форма» его жизни. Содержанием такого искусства должна стать «вся жизнь рабочего класса: его мирочувствование, миропонимание, практическое мироотношение, стремления, идеалы»[716]. Но высшее задание прерывает любые классовые рамки – создавать из ткани художественных образов такую новую их связь, которая могла бы «расти и расширяться до общечеловеческой»[717]. От науки искусство отличается организацией опыта не в специальных понятиях и терминах, а в живых, пластических образах, передающих не только умственную жизнь человека (его мысли и представления), но и сердечную, душевную (переживания, настроения, чувства). Важность искусства в том, подчеркивает Богданов, что оно шире, доступнее науки, ибо массам понятнее язык образов и чувств.

Если буржуазное искусство «воспитывало индивидуалиста», то пролетарское, напротив, – коллективиста. И это самое существенное – воспитать новый класс, осознающий себя авангардом развития Земли, в духе «глубокой солидарности, товарищеского сотрудничества, тесного братства борцов и строителей, связанных общим идеалом»[718]. В нарождающемся пролетарском искусстве, прежде всего поэзии, где громче всего звучали ноты боевого коллективизма, именно Богданов поощрял пробивавшуюся там-сям, наиболее ему дорогую «струю коллективизма строительного», творчески-созидательного (здесь он выделяет поэзию Кириллова, Гастева, Маширова-Самобытника). Его задача – дать особую оптику пролетарским поэтам, так чтобы они ощутили «всю Вселенную как поле труда, борьбы сил жизни с силами стихий, сил стремящегося к единству сознания с черными силами разрушения и дезорганизации»[719]. И как мы увидим далее при анализе пролетарской поэзии, этот призыв Богданова не остался безответным.

В самый разгар гражданского противостояния, разгула классово-социальных стихий, строгого разделения на своих и чужих, ожесточенной борьбы их друг с другом, полного отречения от исторического и людского «старья» Богданов выдвигает идею сотрудничества поколений, пожалуй, наиболее его сближающую с федоровским пафосом: «…мы живем не только в коллективе настоящего, мы живем в сотрудничестве поколений. Это – не сотрудничество классов, оно ему противоположно. Все работники, все передовые борцы прошлого – наши товарищи, к каким бы классам они ни принадлежали»[720]. Богданов пытается выправить некоторые идейные крены пролетарской поэзии, и прежде всего проникновение в нее воинствующе-солдатских нот, которые он считает недостойными для класса, высшего по своему идеалу в человечестве: он имеет в виду конкретно «узкую, лично направленную ненависть к отдельным представителям буржуазии», злорадные чувства к поверженному противнику, воспевание самосуда, разного рода извращенные «садические восторги». Ибо это симптомы и проявления все той же природной (зверскость) и социальной стихийности (борьба различных групп между собой), которую по своему заданию как раз должен преодолеть пролетарский культурный тип. По отношению к конкретному врагу Богданов культивирует, сам в этом не сознаваясь, благородный, истинно христианский подход – неприятие и гонение не еретика, а ереси: «Для сознательного пролетария даже в момент боевого столкновения он – враг не как личность, а как слепое звено в цепи, которое сковала история»[721]. И если со страниц пролетарских журналов и сборников неслись призывы к беспощадной мести угнетателям или в лучшем случае сомнительные сопряжения, вроде кирилловского: «И, славя смерть и разрушенье, Поем Вселенскую Любовь», то Богданов предупреждал: «Надо помнить, что всякое объективно-лишнее истребление и разрушение, всякая ненужная жестокость преступны по отношению к человечеству, деморализуют коллектив и уменьшают энергию, которой он может располагать в дальнейшей борьбе и труде»[722].