Иными словами, на протяжении всей своей творческой жизни Пастернак, в отличие от Канта и его философской школы, сохраняет убеждение в том, что для художника интеграция опыта – углубленное в себя «трансцендентное» движение внутрь – неизменно вырывается в мир. Эту центробежную творческую энергию, сливающуюся с самой жизнью, он особенно ценил в музыке Шопена:

В 1956 году Пастернак приводит одно из самых убедительных доказательств необходимости непрерывной интеграции опыта для человеческого сознания, как бы идя от противного: в очерке «Люди и положения» он говорит о том, что для поэта прекращение синтезирующей работы сознания ведет к самоуничтожению. Так, думая о душевных страданиях, предшествовавших самоубийству Маяковского, Цветаевой, Яшвили и Фадеева, Пастернак старается описать мучения этих людей как отчаяние еще более невыносимое, чем то, что испытывают несчастные во время пыток:

Мы не имеем понятия о сердечном терзании, предшествующем самоубийству. […] [Ч]еловек, подвергнутый палаческой расправе, еще не уничтожен […] его прошлое принадлежит ему, его воспоминания при нем, и если он захочет, может воспользоваться ими, перед смертью они могут помочь ему. Приходя к мысли о самоубийстве, ставят крест на себе, отворачиваются от прошлого, объявляют себя банкротом, а свои воспоминания недействительными. Эти воспоминания уже не могут дотянуться до человека, спасти и поддержать его. Непрерывность внутреннего существования нарушена, личность кончилась. Может быть, в заключение убивают себя не из верности принятому решению, а из нестерпимости этой тоски, неведомо кому принадлежащей, этого страдания в отсутствие страдающего, этого пустого, незаполненного продолжающейся жизнью ожидания (III: 331).

Мы не имеем понятия о сердечном терзании, предшествующем самоубийству. […] [Ч]еловек, подвергнутый палаческой расправе, еще не уничтожен […] его прошлое принадлежит ему, его воспоминания при нем, и если он захочет, может воспользоваться ими, перед смертью они могут помочь ему.

Приходя к мысли о самоубийстве, ставят крест на себе, отворачиваются от прошлого, объявляют себя банкротом, а свои воспоминания недействительными. Эти воспоминания уже не могут дотянуться до человека, спасти и поддержать его. Непрерывность внутреннего существования нарушена, личность кончилась. Может быть, в заключение убивают себя не из верности принятому решению, а из нестерпимости этой тоски, неведомо кому принадлежащей, этого страдания в отсутствие страдающего, этого пустого, незаполненного продолжающейся жизнью ожидания (III: 331).