———

Но ведь если Калужнин был крупным мастером, как утверждали несколько лиц, начиная от впервые назвавшего его искусствоведа и до Герды Михайловны Неменовой, художницы значительной и острой, то не пора ли, я подумал, взяться за дело, приступить к поиску? В Ленинграде полно старых живописцев, искусствоведов, коллекционеров, кто-то его должен был помнить.

Я набрал номер — первая проба! — и позвонил коллекционеру, что жил в двух шагах от калужнинского дома, решив, что в этом случае даже география мне подмога. Нет, адресат о художнике ничего не слышал.

— Мы с женой знали всех более-менее интересных живописцев, — уверенно заявил он. — Видимо, Калужский, или как его там, Калужнин не был осенен божественным нимбом... Незначительными коллекционеры пренебрегают. Это нецелесообразно...

А может, действительно Калужнин — ошибка? Пришел искусствовед в нищую запущенную квартиру и вдруг увидел профессиональную живопись. И от удивления преувеличил. Кто только в искусстве не ошибался?!

Или другое: художник работал, но... для себя. Прятался от людей, остерегался показывать свое искусство. Кончались тридцатые, что только не происходило вокруг!

Я мысленно назвал подобную форму существования «жизнью крота».

И все же должны быть люди, которых он знал ближе, кому доверял, — в конце-то концов, мой искусствовед вряд ли был единственным, кто оказался к нему допущен.

На обсуждениях выставок в ЛОСХе я часто встречал старого человека с маленькой головкой и куриным носиком-клювом. Его фамилия была Тусклый — странная фамилия, ничего не скажешь, скорее псевдоним, выбранный для того, чтобы оттенить собственный скепсис. Тусклый говорил мало — вероятно, все было сказано им давно, лет эдак полсотни назад, теперь к сказанному нечего было прибавить. «Ну, этот наверняка знал Калужнина», — подумал я, набирая номер его телефона.

— Калужнин? — переспросил Тусклый. — Помню. Но ведь он не был членом Союза. Малопродуктивный художник. Думаю, его творчество особой ценности не представляло. — (Он терпеливо выслушал мои очередные вопросы.) — Где вам искать картины? Мы все возвращали. Это, если хотите, было непрофессионально.

— Но у Филонова вы тоже не брали? И по той же причине...

Тусклый вздохнул.

— Я, уважаемый, не люблю провокационных вопросов. Мы с вами, к сожалению, не знакомы. Будьте здоровы!

Трубка коротко запищала. Меня охватило уныни и безнадежность...

И все же остановиться, прекратить расспросы я не мог. Разве исчерпаны возможности? Нет, о конце говорить рано.

Продолжать решил с Литейного, шестнадцать, с того зеленого дома, в котором жил когда-то художник.