«Тридцать девятый квартал, десятый ряд, могила одиннадцатая».
Перед возвращением Льва Аркадьевича в Киев снова собрались, чтобы решить дальнейшую судьбу картин Василия Павловича.
Оказалось, Калужнины, сестра Василия Павловича и племянник, на картины не претендуют, да и где им хранить такие скопления живописи?!
Калинин больше всего боялся за живопись, до фанатизма верил в дальнейшую ее судьбу, утверждал, что время искусства Василия Павловича не за горами, о нем заговорят, его работами будут гордиться. Было не очень ловко все это слушать: жизни Калужнина не хватило для самого скромного признания, что же говорить теперь, когда художника не стало?!
Паковал и связывал работы Юрий. Он так затягивал связки подрамников, такие вязал узлы на рулонах и папках, точно хотел, чтобы никто никогда их уже развязать не смог.
На следующий день вся живопись и графика были перенесены в училище имени Мухиной, сложены в простенке студенческого музея, — так и оставалось все это здесь еще девять последующих лет.
Через несколько дней Лев Аркадьевич Калужнин улетел в Киев, а Юрий Исаакович Анкудинов — в Мурманск.
Почему же картины оказались у Анкудинова? Этого я не знал, не мог ответить себе той июльской ночью, но у меня впереди было еще несколько дней...
А дело оказалось нехитрое.
Владимир Васильевич Калинин умер через девять лет после смерти своего друга, случилось это в 1976 году.
Новый директор музея начал службу с осмотра вверенного ему учреждения. Отметил беспорядок в простенке, скопление какого-то хлама; все это, по словам старожилов, принадлежало художнику, другу предыдущего директора. Но кто тот художник, ни один сотрудник толком объяснить не мог. Высказывали недостоверные байки, из которых только одна оказалась достойной внимания: художник тот не был членом Союза, скорее всего любитель, которого, правда, ценил покойный.
Вспоминали, что к Владимиру Васильевичу Калинину чуть ли не ежедневно приходил тихий, интеллигентнейший человек. Одежда на человеке была ветхой, истершаяся донельзя, брюки бахромились, коленки вздувались от долгой носки, дыры не латаны, а прошиты иголкой.
Умер художник лет десять назад, с тех пор здесь так и лежали ящики, захламляли пространство. Каким только музеям Владимир Васильевич живопись не предлагал, но искусствоведы даже смотреть отказывались, не хотели возиться.
Вопрос был поставлен ребром: порядок ли это?! И ответ — беспорядок!
А раз так, то работы надлежало убрать, помещение