Это и стало критерием. Искусствовед в училище имени Мухиной не пошла. Не захотела подвергаться соблазну, и раз уж они собирались нести холсты к мусорным бакам, то и мешать в этой тонкой акции она, искусствовед, им не станет. Не без образования люди, хорошее не выкинут.

Теперь для Юрия Исааковича оставалось одно: освобождать узурпированный Калининым такой нужный уборщицам закуток между дверями закрытого на веки парадного входа в училище бывшего барона Штиглица. Дирекция поприветствовала действие мурманского художника как справедливое.

Вызвали грузотакси. В кузов занесли девять ящиков живописи, рулоны холстов, папки графики, документы.

На станции Ленинград-Товарная заполнили грузом целый контейнер и отправили малой скоростью в пункт назначения. А Юрий Исаакович Анкудинов стал наследником достояния, которое пролежало у него еще десять лет, доставляя радость и ему, и его близким.

Дарья Анисимовна, как я говорил раньше, никаким искусствоведом не была. И в живописи она не понимала, если, конечно, в слово «понимать» вложить некую философскую категорию, доступную Фаустову. Был у нее для понимания другой метод. Увидит восторг в лице мужа — и уже твердо знает, что плохого здесь быть не может, тогда и поддержит, выскажет свое одобрение.

А Николай Николаевич счастлив.

— Правда, Дарьюшка, хорошо?!

— Утлично!

До Ленинграда жила Дарья Анисимовна в сибирской деревне и, если бы не нарастающий голод, никогда бы из деревни не выехала, а делала бы там свое крестьянское дело, как и ее предшественники.

В двадцатых, хотя Дарья Анисимовна и была еще подростком, но знала она, как тогда говорили, всю деревенскую работу. Могла и доить, и косить, и бороновать, и детей нянчить. Голодуха буквально выдавливала сверстниц с привычных мест, переправляла для спасения в город.

Что ждало в столице деревенскую девушку? Отец с матерью провожали ее, как на похороны, оплакивали, не предполагая даже, что едет Дарьюшка совсем не на погибель, а ждет там ее счастье в личной, как говорится, жизни.

Устроилась домработницей. Не ждала Дарьюшка, не гадала, а чудной парень, племянник соседа, стал на нее засматриваться. Был Коля красавец пригожий, умник неслыханный, хотя и застенчивый.

Большую часть собственного времени Коля митинговал за Советскую власть, утверждая новое мышление, на деле это новое мышление и продемонстрировал.

Может, оттого, что сама неграмотная, его грамотность выше всего ценила. Хочет Николай книгу — бери, сколько бы она ни стоила, хотя сама без пальто.

Ребят приучала: как только отец за стол — чтобы тихо! Ни крика, ни игр, ни каприза! Играть хочется — улица длинная, носитесь сколько душе угодно.