Решение дирекции нашло полную поддержку среди уборщиц, а уборщицы, в конце-то концов, глас народа.

Но опять не так-то все просто даже в период застоя и самой ограниченной демократии. Лаборанты не поддержали уборщиц. Что ни говорите, убеждали они, но музей хоть и студенческий, но все же храм искусства, поэтому негоже в музее так свирепо обходиться с любым живописным наследием.

Был у покойного художника племянник, об этом кому-то рассказывал Калинин, вот и нужно поискать родственника, попытаться вернуть наследство.

Пересмотрели папки, перебрали листки документов и вдруг нашли неведомый адрес с фамилией «Анкудинов». Решили — вот он!

Текст депеши потерялся, однако смысл ее Юрий Исаакович хорошо запомнил: «Музей училища не имеет возможности хранить картины Калужнина, категорически просим забрать. В случае отказа музей вынужден освободить помещение от не принадлежащего ему имущества».

Как предполагалось осуществить такое «освобождение», конечно, не написали, но способов имелось не так уж много: или вынести к мусорным бакам, или спалить.

Первое, что Анкудинову пришло на ум, — предложить картины мурманской галерее. В пятидесятые годы Калужнин работал в Мурманске по договору, Юрий Исаакович помнил несколько очень хороших северных пейзажей.

По логике, должны были они такую живопись взять, музей бедноватый, а эти работы могли бы украсить любую экспозицию, тем более живопись поступала бесплатно.

И Юрий Исаакович пошел в местную дирекцию.

Оказалось, что именно в эти дни из Мурманска в Ленинград отправлялась искусствовед, сотрудник, ей и было поручено ознакомиться с наследием. Вылетел в Ленинград и Анкудинов: он понимал, что если Мурманск захочет взять живописные работы Василия Павловича, то им потребуются рабочие руки, а он, Анкудинов, такие руки имел.

Говорят, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Искусствовед — не частное лицо, а представительница государственного учреждения, и как представительница она просто так, по собственному чутью, действовать опасалась, решила обзавестись рекомендациями руководства Союза художников в Ленинграде.

Конечно, искусствовед — это профессия, предполагающая человека, способного сложить собственное мнение о предмете искусства, но искусствовед думала так: мне, скажем, понравится, а кому-то в Мурманске не понравится, голову снимать станут тому, кто брал. Значит, лучше вообще живопись не смотреть, а сразу направляться в Ленинградское отделение Союза художников и уже их мнение «пришить к делу».

В Союзе руками развели. Кто таков Калужнин, ни один толком не знал, кроме разве того, что в членах Союза не числился, а раз так, то считать его талантливым было бы несправедливо. Спрашивалось в задаче, стоило ли музею Мурманска брать работы доморощенного художника, когда столько членов Союза, включая и секретариат, о своем полном собрании картин в музеях даже не помышляли.