28 июля, отвечая на нежное поддразнивание Томмазо, упрекавшего Микеланджело в том, что он-де давно не пишет, художник утверждает, что не мог бы забыть Томмазо ни за что на свете. Он сравнил пищу, что поддерживает низменное тело, с тем источником возвышенных, духовных благ, каким стали для него чувства к Томмазо: «[Я] лишь знаю, что могу забыть Ваше имя все равно как забыл бы о пище, дающей мне жизнь. О нет, я скорее могу забыть о пище, дающей жизнь и жалкое питание телу, чем имя Ваше, которое питает и тело и душу, наполняя их такой сладостью, что, пока память моя хранит Вас, в душе нет места ни огорчениям, ни страху смерти»[1205]. Сохранился ряд черновиков этого фрагмента, в которых Микеланджело подбирает все новые и новые варианты сравнений, уподобляющих пищу имени возлюбленного, словно сочиняет поэму.

Микеланджело жил одними воспоминаниями о Томмазо. Он умолял Себастьяно прислать ему вести о молодом человеке, «ибо если бы он выпал у меня из памяти, я думаю, что тотчас же упал бы мертвым»[1206].

Трудно различить истинную природу отношений Микеланджело и Томмазо за целыми наслоениями философских хитросплетений, поэтических условностей и придворной лести. Впрочем, не приходится сомневаться, что они были искренне привязаны друг к другу и что, по крайней мере на какое-то время, самые глубокие чувства Микеланджело нашли выражение в том восторге и преклонении, которые вызывал у него молодой римский дворянин.

Любовь Микеланджело к Томмазо Кавальери была sui generis, поскольку она отражала неповторимость и уникальность самого Микеланджело. Он был одновременно и аристократом (по крайней мере, он сам так полагал) и ремесленником, поэтом и камнерезом. Точно так же Микеланджело и Томмазо, будучи возлюбленными, хотя и платоническими, сохраняли отношения художника и мецената. Микеланджело делился с юношей своими творческими замыслами, ожидая замечаний или одобрения, почти подобно тому, как приносил их на суд папе Клименту, вот только Микеланджело и молодого ценителя его таланта связывала куда более теплая и доверительная дружба.

Рисунок с изображением Фаэтона, правящего колесницей бога солнца, который в конце концов получил в дар Томмазо, отличался совершенством всех безупречных деталей и более элегантной пирамидальной композицией, чем прежние варианты этого сюжета[1207]. Возможно, в нем воплотились некоторые идеи Томмазо. Действительно, неотъемлемой составляющей тех отношений, что связывали художника и его возлюбленного, было обсуждение нюансов образов и оттенков смысла. Микеланджело обращался с юношей как с вельможным меценатом, а одновременно учил Томмазо постигать тонкости своего искусства.