Получив послание юноши, Микеланджело отправил ответ, по его собственным меркам абсолютно восторженный. Он счел бы себя опозоренным в глазах земли и неба, если бы не узнал, что «Ваша Милость охотно приемлет от меня некоторые мои произведения». «А это вызвало во мне величайшее удивление и неменьшую радость»[1189]. Письмо он датировал «первым, счастливым для меня днем января». С наступлением 1533 года для Микеланджело действительно начинался новый жизненный и творческий этап.

* * *

Сколь бы сильные чувства ни испытывал Микеланджело к Томмазо Кавальери, едва ли их отношения имели физическую, чувственную природу. Во-первых, это маловероятно хотя бы потому, что увлечение Микеланджело прекрасным юношей выражалось в стихах и рисунках, о которых многим было известно. Даже если мы не сочтем нужным поверить Микеланджело, убеждающему всех в неизменном целомудрии своего поведения, высокий социальный статус Томмазо и относительно публичный характер их дружбы поневоле заставляет предположить, что она была платонической.

Философское оправдание подобных отношений, которое предлагал Микеланджело, сродни уверению придворных неоплатоников Лоренцо Великолепного, особенно Марсилио Фичино, что любование красотой само по себе не может не быть добродетельным, а значит, по мнению христианства есть причастность божественному началу. Посему созерцание красоты Томмазо – в буквальном смысле предощущение Неба. «На лик прекрасный твой взирая нежно, / Я к Господу не раз был вознесен», – уверял Микеланджело в одном из стихотворений, посвященных молодому другу[1190]. Эти аргументы звучали сомнительно и с эмоциональной, и с интеллектуальной точки зрения. Впрочем, на этих весьма ненадежных доводах в значительной мере зиждилось все, что создал Микеланджело в течение своей жизни. Вот почему ни он сам, ни его современники не усматривали ничего непристойного в том, чтобы расписать плафон Сикстинской капеллы изображениями прекрасных обнаженных мужчин.

На обороте полученного от своего старого друга Буджардини письма, где тот повествовал о виденной им зловещей комете, Микеланджело написал три сонета[1191]. Первый начинался так: «Будь чист огонь, / Будь милосерден дух, / Будь одинаков жребий двух влюбленных…» Далее в сонете в целой череде придаточных предложений перечислялись условия прочности подобного союза: «Будь на одних крылах в небесных круг / Восхищена душа двух тел плененных…»[1192] В заключение автор признавал, что разрушить сей союз под силу лишь гневу или пренебрежению. Более всего его тревожило, что Томмазо способны отвратить от него злоречивые клеветники.[1193]