Она отправляет к Микеланджело слугу с запиской: «Передайте ему, что мы с мессером Латтанцио пребываем сейчас в капелле, в тишине: церковь заперта, и здесь очень приятно. Спросите, не хочет ли он к нам присоединиться и потратить на наше общество немного времени, чтобы насладиться беседой»[1279]. После этого ее слуга находит Микеланджело на близлежащей улице, где тот прогуливается со своим ассистентом Урбино, и Микеланджело встречается с ними в пустой церкви, а она далее тактично и умело убеждает его сделать то, чему он сопротивлялся. Разумеется, в конце концов она настаивает на своем.

Все это очень похоже на правду. Нежелание Микеланджело принимать участие в светской жизни подтверждено многими источниками (например, другим диалогом, написанным немного позднее другом Микеланджело Донато Джаннотти. В «Разговорах» Ольянды перед нами предстает образ Виттории, не только вельможной аристократки, но и остроумной, занимательной собеседницы, и это ее качество отчасти объясняет, почему она с такой легкостью очаровывала не только князей Церкви, но и такого нелюдима и бирюка, как Микеланджело. Общество еще одного участника их собрания в 1538 году не могло не прийтись по вкусу Виттории Колонна и Микеланджело.

Как раз в это время, в 1538–1539 годах, Латтанцио Толомеи выполнял «духовные упражнения», изложенные в виде своеобразного «учебника», под руководством их автора и основателя ордена иезуитов Игнатия Лойолы (1491–1556)[1280]. Под оными «духовными упражнениями» понимался свод строгих аскетических правил, имеющих целью христианское самосовершенствование и основанных на молитве, самосозерцании и смирении. Впрочем, в 1538 году иезуиты еще не сделались могущественным и влиятельным орденом, каковым им предстояло стать еще не скоро. Лойола и его последователи только что появились в Риме, их подозревали в вольнодумстве и ереси, и папское одобрение им суждено было получить только спустя несколько лет. Вскоре Толомеи стал переписываться с кардиналом Контарини, одним из лидеров тех, кто выступал за реформу Церкви[1281].

Иными словами, встречаясь с добрыми знакомыми, на первый взгляд для невинного обсуждения живописи, Микеланджело идет на немалый риск: он сближается с римскими интеллектуалами, настаивающими на необходимости религиозных изменений. Вот кого уже поддерживала Виттория, вот с кем солидаризировался Микеланджело, ветеран революционной Флорентийской республики, созданной по призыву Савонаролы.

Пока Микеланджело работал на лесах в Сикстинской капелле, религиозные настроения в Европе приобретали все более и более пуританский характер. Многие, глядя на новую фреску взором благочестивых христиан, не воспитанным на ренессансном гуманизме и классическом искусстве, видели одно лишь язычество да грубое нарушение приличий: Христа, подозрительно напоминающего Аполлона, Харона, Миноса, совершенно обнаженных святых и грешников. Еще не завершенный, «Страшный суд» уже вызвал споры.