Хирург умолк, задумался.
– Ну, и… – осторожно попросил я его продолжать историю.
– А дальше – и смех, и слезы… Спустя пятнадцать лет, в День Победы, встретились мы с Сергеем на Поклонной горе.
Там у нас есть местечко, где обычно в этот день собираются «афганцы». Ну и обычное дело – объятия, поцелуи, по чарке фронтовой… Спрашиваю у Сергея: «Как нога?» – «А, вы про мою “Люсю”? – И тростью похлопал по протезу. – Она молодец!» Прижав меня к себе, по-дружески похлопал по плечу. Его жена, стоявшая рядом, преодолев смущение, сказала: «Знаете, он с “Люсей” разговаривает чаще, чем со мной. Утром, как надевает протез, говорит: “Ну, Люсёк, отдохнула?.. Молодец, сегодня у нас работы ой-ой-ой”. А вечером снимает и опять: “Ложись, Люсёк, умаялась ты за день”». – «А вы не ревнуете?» – «Нет, что вы! Мы Зыкину оба любим… А когда он хочет послушать ее, то говорит: “Поставь мне анестезию, что-то здоровая нога пошаливает”. А тут недавно так разбушевался, что совестно и сказать». – «Что же случилось?» – «Да в газете он прочел, что про Зыкину неуважительно написали». – «Ну и что же?..» Сергей поторопился ответить сам: «Она вам такого наговорит…» – «И все же…» – «Да послал я этого журналиста матерком, только и всего… Ну вы сами, товарищ хирург, подумайте: у нас дома портрет Зыкиной висит на самом почетном месте… А этот подлец, понимаешь… Такое о женщине…»
Меня уже настойчиво звали к камере. Хирург извинился, что отвлекал меня от работы. Он действительно задерживал меня, но я сам хотел дослушать до конца эту невероятную историю. Стол, за которым мы сидели, попадал в панораму, и его уже надо было освободить для съемки. Мы встали, попрощались. Мой собеседник пошел к стойке – ему требовалось выпить еще кружечку пива, успокоиться…
А меня все не покидает мысль: вот мы спорим, прав ли Достоевский? Спасет ли красота мир? А чего спорить?.. Жизнь сама отвечает на это…
Но услышанное мною от калужского хирурга требовало выхода – такое нельзя носить в себе…
Я был приглашен в зал «Россия» на концерт, посвященный юбилею Людмилы Георгиевны Зыкиной. Певица сидела на сцене сбоку, в кресле. Поздравлявшие подходили к микрофону, что стоял на авансцене, говорили приличествующие случаю слова, потом шли к юбилярше, дарили цветы, целовали руки… Все – как обычно бывает на юбилее.
Я знал, что мне тоже надо выходить к микрофону, говорить то, что было говорено тысячу раз… И почему-то не очень хотелось снова пережевывать всем известное. Хотелось сказать что-то такое, что бы соответствовало неповторимости таланта великой певицы… И вдруг меня озарило!..