Тут же на Крещатике вокруг нас образовалась небольшая стайка молодых людей и девушек, которые все называли Некрасова Викой и были озабочены одним – что и где спокойно выпить. Наскребли несколько рублей и кучу мелочи и решили, что этого хватит на бутылку крепленого вина «Агдам» (в просторечии называемого «краской») и бутылочку «сухенького» за 72 копейки. Решили идти за ними в «Первый» гастроном на углу улицы Ленина, который работал до восьми (при Хрущёве были введены ограничения на продажу спиртного, которые еще не были отменены и поэтому вечером поиск места для покупки алкоголя был нелегкой задачей). Половина собранных по карманам денег была моей, поэтому меня охотно приняли в компанию, хотя я Некрасова вплоть до последней нашей встречи всегда называл Виктором Платоновичем, и остальных ребят, с которыми за годы жизни познакомился, а с некоторыми – и подружился, называл по имени, но всегда на «вы». Но они к этому привыкли. Впрочем, и я привык приходить на Крещатик. В тот вечер нашли где-то во дворе скамейку, где можно было расположиться; одна из девочек, которую звали Оля, как выяснилось, всегда носила в сумочке набор пластиковых стаканов, так что пить «из горла» не приходилось. Потом, пройдя по Крещатику, встретили еще кого-то с бутылкой из этой же компании, в другом дворе выпили и ее. Опять вышли на Крещатик, но тут уже никого не встретили и, слава богу, разъехались по домам.

Дня через два Некрасов повел меня на Андреевский спуск показывать обнаруженный им – чем он очень гордился – домик Булгакова. Я Булгакова не любил, считал «самым большим маленьким русским писателем», но делать было мне в Киеве нечего, старых знакомых не осталось. Прогулка кончилась опять Крещатиком, опять парой бутылок плохого вина в разных дворах и хождением веселой компанией от гастронома к гастроному. В Москве в эти годы много пили, в том числе и мои знакомые – актеры и художники, студенты и литераторы, правда, чаще всего водку, – крещатиковские сравнительно небольшие дозы слабого спиртного на меня не действовали. Но в Москве делали это, конечно, не по дворам, и все знали свою меру. Где-то, бесспорно, бывали алкоголики, но среди моих знакомых их не было, а потому я оказался неспособен понять Некрасова. Вскоре он мне извиняющимся голосом сказал: у него такая молодая и не очень подходящая ему компания, потому что ему надоели старики. И я вполне с ним согласился – тем более что и многие мои знакомые были старше меня, – даже не подумав, что причина у Некрасова была совсем в другом. Выпивки во дворах, которые на год или два для меня стали привычны, меня скорее развлекали, чем стесняли, к тому же года два у меня и не было почти других знакомых в Киеве.