Не хочу описывать наших с Некрасовым молодых приятелей – Наташу Грубер, Сашу Мухина и других – не потому, что они не были интересны, не были, как и мы, характерны для этих советских лет, но лишь потому, что уже подходило время, когда само знакомство с нами – и Параджановым, и Некрасовым, и мной – стало калечить судьбы. У некоторых (правда, постарше) это закончилось трагедией, гибелью, как у Гелия Снегирёва, Миши Сенина, и почти у всех – неизвестными мне в деталях, но бесспорными превратностями судьбы, о которых пара вдруг возникших из этой дали времен людей теперь не хотят вспоминать. Тем не менее, говоря о молодых приятелях Некрасова, нельзя обойти Сашу Ткаченко.

К тому времени, когда Некрасов напивался, на помощь к нему, уже неспособному держаться на ногах, приходил Саня – его сосед по крещатиковскому дому, но почти живший на диване у Некрасова, – симпатичный блондин с полными губами, поволжского типа, крепкий парень, который отводил (или относил) Некрасова домой, да и там – чего я не видел, но вполне в этом уверен – возился с ним, как нянька. К Саше потом, после отъезда Некрасова, все интеллигентные и неинтеллигентные киевские и даже крещатиковские знакомые стали относиться плохо. Считали, что он был приставленным КГБ, был осведомителем. То же пишет о нем и Гелий Снегирёв. Да и я встретил его в последующие годы всего один раз, и оказалось, что он – всегда безработный – работает на хорошей должности на Киевском телевидении. Такая успешная карьера не могла не удивлять. Но у меня сохранилось теплое воспоминание о Саше. Он был, вероятно, действительно приставлен к Некрасову, как Юра Милко к Параджанову. Но Саша, в отличие от Милко, был скорее из тех друзей, жен, любовниц известных людей, которых, может быть, сначала и приставляли, но потом убеждали продолжать работать на КГБ безотказным в те годы доводом: «Ну, мы же все равно будем всё о нем знать, так лучше расскажите о нем вы, который его любит, который хочет ему помочь, чем кто-то равнодушный или даже враждебный».

Саша так возился с Некрасовым, пытался удержать его, если мог, от очередной выпивки, в таком искреннем отчаянии был, когда в Киев, наконец, приехал давно приглашаемый и трогательно описанный в «Окопах Сталинграда» ординарец Некрасова Валега (я ничего этого не помнил, а Саня все знал и судорожно искал выход), но Некрасов был в состоянии чудовищного запоя и мало того, что не мог встретить Валегу на вокзале, но и показать его такого ни в этот день, ни на следующий Саня счел невозможным. А Валеге, приглашенно му Некрасовым, по-советски нищему, с трудом выкроившему деньги на дорогу и отгул на три дня, надо было что-то объяснять, как-то его встречать, устраивать.