Еще до этого я попросил Сахарова стать членом редколлегии, но Андрей Дмитриевич сразу мне сказал (а я не понимал тогда отношения к Андрею Дмитриевичу в мире), что если он станет членом редколлегии, все будут говорить, что это журнал Сахарова, а это не так. Но он пообещал участвовать в пресс-конференции по поводу первого номера и дать статью. Действительно, первый номер «Гласности» открывался большим интервью с Сахаровым.

Теперь мы виделись с Еленой Георгиевной регулярно. Виделись, несмотря на то, что в это время меня изо всех сил пытались поссорить с Андреем Дмитриевичем – не знаю, от кого это исходило.

«Свобода» тогда брала у меня интервью по три раза в день. Да и другие западные радиостанции почти ежедневно. В результате самые сенсационные темы – освобождение политзаключенных, издание первого независимого журнала – оказались связаны со мной. И я внезапно стал популярным, хотя высказывался очень радикально: говорил, что перестройка совершается КГБ и в интересах КГБ, что в тюрьме было очевидно. Сахаров первые полгода-год вполне миролюбиво и даже уважительно относился к Горбачеву. Это и было поводом для кажущегося расхождения. Меня пытались убедить, что Сахаров якобы поддерживает коммунистов. А тут он еще мельком заметил, в одной из статей, что КГБ – наименее коррумпированная организация в стране, в чем он, конечно, ошибался – просто грабеж и торговля не были такими откровенными и примитивными, как у милиции. Но поссорить нас не удавалось. Я не критиковал даже то, с чем был не согласен, а на уговоры сделать это отвечал, что Сахаров относится с доверием к собеседнику, пока на деле не убеждается, что тот лжет. У меня – свой журнал, а вскоре – свое информационное агентство «Ежедневная гласность», я лучше знаю, что происходит в стране. Когда Сахаров тоже обо всем этом узнает, его политические позиции изменятся. Что и произошло.

Мы часто виделись. Иногда я куда-то приглашал Андрея Дмитриевича. Один раз зазвал его на какой-то пикет на Арбате – по поводу очередных расстрелов на Кавказе. Он был болен, подавлен, и все-таки пришел. Мы стояли втроем или впятером, никто Сахарова не узнавал. Это все не имело никакого смысла – я ничего не умел организовывать, но Андрей Дмитриевич считал невозможным для себя отказаться от того, что могло бы принести хотя бы минимальную пользу. Иногда к ним приезжал Тимоша, мой сын, он очень гордился знакомством с Сахаровым. В 1995 году Тимошу убили.

Сын Тимофей

Я не помню ни одного комментария Елены Георгиевны по поводу «Гласности», ни одного материала, который бы она предложила.