Таким образом, записные книжки В. В. Ерофеева оказываются едва ли не единственным источником, по которому можно судить как об истории создания «Москвы – Петушков», так и об авторском замысле произведения. Способы использования записных книжек в поэме и будут основным материалом для анализа в данной статье.
Небольшие записи, следы которых можно найти в «Москве – Петушках», датируются 1964–1965 годами. Однако если в эти годы такие записи носят единичный характер, то к 1966 году в записных книжках систематически встречаются отрывки, которые потом появятся в «Москве – Петушках». Первой из таких записей, датированных 1966 годом, можно назвать следующую:
Гоголь, наведываясь к Панаевым[939], убедительно просил ставить ему на обедах особый, розовый бокал[940].
Гоголь, наведываясь к Панаевым[939], убедительно просил ставить ему на обедах особый, розовый бокал[940].
Сравним это с диалогом Венички и черноусого из главы «Есино – Фрязево»:
– Что Николай Гоголь? – Он всегда, когда бывал у Панаевых, просил ставить ему на стол особый розовый бокал… [МП, с. 68].
– Что Николай Гоголь?
– Он всегда, когда бывал у Панаевых, просил ставить ему на стол особый розовый бокал… [МП, с. 68].
Последние записи, следы которых можно найти в «Москве – Петушках», появляются в блокнотах Ерофеева до отрывка, датированного 2 апреля 1970 года. По всей видимости, самой последней можно считать такую: «…добавить: триумф, тщета, идея, каприз, пафос (о смесях)» [ЗК, с. 633]. Именно написанное в скобках («о смесях») позволяет нам говорить о том, что имелся в виду вполне конкретный эпизод из поэмы: в описании придуманных Веничкой коктейлей (смесей) появляется большинство из процитированных выражений:
Смешать водку с одеколоном – в этом есть известный каприз, но нет никакого пафоса. А вот выпить стакан «Ханаанского бальзама» – в этом есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того еще метафизический намек [МП, с. 57].
Смешать водку с одеколоном – в этом есть известный каприз, но нет никакого пафоса. А вот выпить стакан «Ханаанского бальзама» – в этом есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того еще метафизический намек [МП, с. 57].
Таким образом, мы можем говорить, что процесс создания «Москвы – Петушков» занял не один год – в окончательный текст поэмы вошли отрывки из записных книжек по крайней мере пяти лет. При этом речь идет отнюдь не о единичных отрывках: за 1966–1970 годы записей, которые потом будут использованы при написании «Москвы – Петушков», насчитывается около восьмидесяти.
По годам такие записи распределены более или менее равномерно. Бросается в глаза, что большая часть из них относится еще к 1966 году. Однако в 1969–1970 годах записи стали более пространными, более длинными, чем в 1966‐м.