9/22 июля. Меня свезли в кресле к обедне в церковь Знамения. Видела там в.к. Павла Александровича, его дочь Марию Павловну и детей Палей[1339]. Великий князь страшно удручен катастрофой. Оказывается, изменившие полки были гвардейскими, и прорыв достигает 25 верст! Днем были Мери Скарятина и Анненька Мордвинова [Кн. Анна Алекс. Имеретинская, рожд. гр. Мордвинова]. Анненька живет тут на своей даче. Она была больна; сильно похудела и постарела; стала рассудительнее. Я была рада ее видеть.

10/23 июля. Писала императрице и Ольге Николаевне по случаю завтрашних именин; не имела духа поздравить. На войне мы погибли. Солдаты сдаются и бегут, как зайцы. Мы потеряли все пространство, которым завладели, благодаря прошлогоднему наступлению Брусилова и последним нашим победам. Ужас, ужас! Беда непоправимая. Будет Deutschland über alles[1340], а мы опозорены, брошены, расчленены! Разговаривала в саду с одним милым офицером. Он, как и я, считает, что причина всего зла — ужасный приказ Гучкова[1341] и отсутствие дисциплины. Восстановить разрушение невозможно.

12/25 июля. С фронта ужасающие известия: армия разложилась окончательно. В самом разгаре сражения солдаты начинают рассуждать, надо ли подчиняться или нет, и кончают тем, что бросают своих товарищей в опасности. Общее бегство: брошено множество пушек, амуниции, перевязочных пунктов, сестер милосердия; стреляют в тех солдат, которые остались верными и хотят исполнить свой долг. Стыд, позор! Народ — без чести и совести. Вечером был Рахлин, сказал, что монархическое движение крепнет и что, вероятно, вскоре произойдут перемены, предлагает помочь мне с отъездом.

13/26 июля. Под впечатлением вчерашних удручающих известий провела очень плохую ночь. Чувствую себя совсем скверно: нет сил, сердцебиение, температура слегка повышена. Попросила позвать доктора, он прибежал перепуганный; нашел прежде всего расстройство нервов, прописал опять дигиталис и сказал, что мне ехать невозможно; надо подождать, — ничего другого не остается. Погода сильно посвежела; снова кашляю, хотя и сижу дома. Думаю, не переехать ли мне в Крым? Попрошу Мари Барятинскую меня приютить. Эта неопределенность положения томительна. Я точно бедная птичка, которую выгнали из гнезда: она кружится в воздухе, не имея ветки, на которую могла бы сесть.

14/27 июля. Написала Мари Барятинской, но письмо не послала. Одолжаться мне не хочется; кроме того, пугает дорога из Севастополя. Думаю, что останусь здесь, только бы немцы к нам не пожаловали.