31 июля / 13 августа. Тяжело до смерти: сегодня ночью их увозят. Просила разрешения проститься, — отказали! Кажется, едут в Тобольск, хотя никто ничего не знает, и все молчат. Я не смогу туда к ним приехать. Как мучительно будет для них и для детей покинуть свой home[1349]. Бенкендорфы пробудут тут только два дня. Иза вынуждена остаться из-за операции, поедет позднее. У меня был Мита Бенкендорф и сказал, что Ирина Александровна[1350] просила Керенского оградить от преследований ее бабушку (императрицу Марию Федоровну); он обещал принять меры. Оказывается, в Ялте появились монархические прокламации, и императрицу обвинили в их распространении. [Настоящий отрывок заканчивает часть дневника Нарышкиной, посвященную аресту царской четы в Царском Селе. Политические наблюдения Нарышкиной будут печататься отдельно, после неизбежного перерыва для подготовки русского текста[1351].]

1/14 августа. Проплакала все утро. Их увезли! И с какими затруднениями! До шести часов утра им пришлось ждать, сидя на чемоданах! Керенский вне себя торопил всех: ему стыдно не суметь организовать то, что при старом режиме делалось так хорошо. Приехал Михаил; Керенский его впустил, сел в угол, заткнул уши и сказал: «Разговаривайте!» [ «Разговаривайте» — по-русски]. Государь был сильно взволнован. Ничего серьезного друг другу не сказали, но был очень тронут. Императрица написала мне на прощание чудную записочку, она кончается так: «Farewell, darling, motherly friend, heart is too full tо write any more» («Прощайте, дорогая, родной друг; сердце слишком полно, чтобы писать больше»). [У Фюллоп-Мюллера приведен полный текст этой записки: «Милейшая м-м Зизи, одно слово самого нежного прощания и благословения. Для меня большое горе — покинуть вас без прощания. Сердечная благодарность за 25 лет[1352] вашей верной любви и дружбы! Вы не знаете, как вы дороги мне и всем нам. Да благословит и хранит вас Бог, обережет Он вас от всякой печали! Я надеюсь, что Он даст еще нам в этой жизни радость свидания. Посылайте мне, между тем, сведения. Прощайте, дорогая, родной друг; сердце слишком полно, чтобы писать больше. Ал.».] Бенкендорфы вернулись в свое помещение, очень бы хотели, чтобы я сегодня вечером к ним пришла, но я не в состоянии осилить такой длинный переход. Завтра меня свезут к ним в кресле. Иза провела у меня весь день. Выяснилось окончательно: их везут в Тобольск. Вместо Бенкендорфа их сопровождает Ильюша Татищев. Государь очень побледнел и похудел. Императрица владеет собой и продолжает надеяться! Несмотря ни на что, рада ехать в домашнюю сферу их «dear friend»[1353] [намек на Распутина]. И Аня — святая, перед которой следует преклониться. Ничего не изменилось в ее mentalité[1354]! Настенька — молодцом. Их везут в сопровождении нескольких вагонов с солдатами охраны, а также и с членами Советов солдатских и рабочих депутатов. Путешествие продлится пять дней. С ними едет комендант и при них останется; он принял кассу у Вали и будет сам заведовать расходами. Никому, даже государю, не сообщили, куда их везут. Был раньше разговор о Крыме, соответственно чему и упаковались; но за два дня до отъезда было объявлено, что едут не на юг и что надо взять с собой все теплое. Сказано было также, что надо запастись провизией на пять дней. Только по этим признакам можно было догадаться, что цель путешествия — Сибирь. Какое испытание и какое унижение! А они все переносят со стойкостью и кротостью святых. У меня была м-м Герингер [камер-фрау императрицы]; она-то и доставила мне драгоценную записочку императрицы.